Супостат
Шрифт:
Когда супруга вернулась, Ардашев, откинувшись на спинку измученного дивана, смотрел в потолок. Его лоб покрылся испариной.
— Милый, тебе плохо? — заботливо осведомилась она.
В ответ он лишь усмехнулся:
— Напротив. Так хорошо мне давно не было.
— Ты меня любишь?
— А разве можно тебя не любить?
Он налил шампанское, и они вновь выпили. Вероника отщипывала виноград и, глядя на мужа, хитро улыбалась. И в этой улыбке проскальзывало что-то знакомое, но чужое, не ее. Ардашев силился, но никак не смог понять, кого именно она ему напомнила в этот момент.
— Клим,
— Обязательно, — машинально ответил Клим Пантелеевич и тотчас вспомнил: именно так ему улыбалась Лика — его «дама с собачкой». Прошло уже три года, а он все никак не мог забыть ту раннюю ялтинскую весну 1912 года, и Ореанду, и Ай-Тодорский маяк… — Да, — согласился он, — там очень красиво. Я бы хотел посмотреть, как цветет черная магнолия.
…Дорога домой показалась короткой. Автомобиль, будто обидевшись, что о нем на время забыли, злобно урчал на поворотах, не позволяя другим машинам себя обгонять. И уже в квартире, за ужином, Вероника заметила с сожалением:
— Ой, я опять оставила в ателье свое новое платье. Оно давно готово.
— А ты позвони им, пусть доставят, — предложил Клим Пантелеевич и добавил: — Но только сделай это послезавтра, часика, этак, в четыре пополудни. Хорошо?
— Как скажешь, — пожала плечами Вероника Альбертовна и сказала: — Ты знаешь, я слышала в салоне, как ювелир Шмулевич отчитывал за нерасторопность какого-то портного. Интересно, неужели он выкупил долги у Мориса Гюстена и теперь всем заправляет? После смерти Вяземской там все перемешалось, и уже не разобрать, кто главный.
— Очень скоро все станет на свои места. По всей видимости, Супостат где-то рядом и крутится вокруг нас. Его нервы уже на пределе, и он должен ошибиться. А завтра к тому же выйдет новый номер «Нивы» с его виршами. Посмотрим, угодит ли душегуб в полицейский капкан. — Статский советник взглянул на жену и вымолвил: — Дорогая, будь, пожалуйста, осмотрительна и помни мою просьбу: если выходишь из дому, не забывай пистолет.
В ответ супруга лишь послушно моргнула ресницами и принялась сама убирать со стола (горничная Варвара отпросилась на две недели к родственникам в Ставрополь).
22
Визит Люцифера
Всю ночь меня мучили кошмары. Серая крыса пыталась залезть под одеяло. Старая беззубая тварь карабкалась по кроватной ножке и тыкалась острым носом в мою коленку. Я пытался кричать, но не мог, — горло хрипело и булькало, точно его перерезали. Совсем рядом раздался чей-то металлический смех.
От страха я проснулся.
Напротив сидел он.
Теперь дьявол закутался в темный плащ времен Римской империи, а на ногах виднелись башмаки из мягкой красной кожи (такие в те годы носили сенаторы).
Я перевел дух, смахнул рукавом пижамы капли пота со лба и уселся на край кровати. Она закачалась и скрипнула, точно так, как только что пищало это мерзкое существо.
— Что же вы, милейший, уже и с крысой справиться не в состоянии? — усмехнувшись, спросил Люцифер. — Я ведь нарочно ее к вам прислал, чтобы вы полюбовались на эту старую уродину. Хотите знать, кто это был?
— Кто? — прохрипел я.
— Эта
— Так, значит, мне это не приснилось? Выходит, это приключилось на самом деле?
— Конечно! Я велел ей убраться.
— Вы хотите сказать, что все происходящее во сне — реально?
— Безусловно. Уж вам-то пора знать, что сон — выход души на прогулку. Во сне каждый человек проживает сотни тысяч других жизней. Это еще раз доказывает, что в природе не существует такого понятия, как время. И вам, если хотите знать, сейчас совсем не столько лет, сколько указано в ваших метриках, а много больше.
— И сколько же?
— Не знаю, этого никто не знает, кроме него…
— Кроме Бога? — просипел я.
Он брезгливо поморщился.
— Да. Но не произносите больше при мне это слово. Я же предупреждал вас!
— Виноват. Не извольте гневаться.
— Ладно, чего уж там! — Он махнул рукой. — Я не в обиде. Тем более что последнее время вы ведете себя молодцом. Так мастерски прикончили камергера! Сработали вчистую! Как говорится, комар носа не подточит, и пчелка хоботок не повредит. — Он повел глазами и заметил самодовольно: — Если хотите знать, Чертоногов — не последняя жертва этой «плохой» комнаты (кстати, уже сутки его душа мается и ждет решения Небесного Суда). Через десять лет — в декабре 1925-го — в этом же пятом номере «Интернационала» (так новые власти переименуют «Англетер») обнаружат труп поэта Есенина. Он покончит с собой — удавится на трубе центрального отопления.
— Есенин, которого недавно печатал журнал «Друг народа», совершит самоубийство? — изумился я.
— А чему вы удивляетесь? А еще через пять лет за ним последует известный вам Маяковский. Только он, в отличие от предшественника, застрелится.
Искуситель замолчал. Он выставил перед собой правую руку, на которой красовался золотой перстень, увенчанный огромным брильянтом. Попав в лунный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые шторы, камень, точно живой, заиграл тысячами бликов.
— Сударь, я поведал вам об этих сочинителях не случайно, — менторским тоном продолжил сатана. — Вы, как я вижу, уже мните себя гениальным поэтом. Но при этом забываете, что большинство из них очень плохо кончили.
— А разве «Метресса» — плохие стихи? — робко осведомился я. — До гениальности мне, конечно, далеко, но все же разве они так неудачны?
— Ой-ой-ой! Эка вы куда хватили! О гениальности заговорили! На этот счет могу заявить вам с полной ответственностью: все писатели и поэты, сошедшие с ума, продолжают считать себя великими! И это не удивительно: людям свойственно путать гениальность с безумием. — Он тяжело вздохнул и изрек: — Насколько я знаю, сегодня в новом номере «Нивы» выйдет ваше новое творение.