Супруги Орловы
Шрифт:
Он вдруг весь вспыхнул, и голос у него стал твёрже.
– Ты вчера накричала на меня тут, налаяла... ну, а я вот у тебя прощенья прошу. Понимай!
Он сказал это зловеще, у него вздрагивали губы и ноздри раздувались. Матрёна знала, что это значит, и пред ней в ярких образах воскресало прежнее: подвал, субботние сражения, тоска и духота их жизни.
– Понимаю я!
– резко сказала она.
– Вижу, - опять ты озвереешь теперь... эх ты!
– Озверею? Это к делу не идёт... Я говорю: простишь? Ты что думаешь? Нужно мне оно, твоё прощенье? Обойдусь и без
– Уйди, Григорий!
– тоскливо воскликнула женщина, отвёртываясь от него.
– Уйти?
– зло засмеялся Гришка.
– Уйти, а ты чтобы осталась на воле? Ну, не-ет! А ты это видела?
Он схватил её за плечо, рванул к себе и поднёс к её лицу нож короткий, толстый и острый кусок ржавого железа.
– Эх, кабы ты меня зарезал, - глубоко вздохнув, сказала Матрёна и, освободясь из-под его руки, вновь отвернулась от него. Тогда и он отшатнулся, поражённый не её словами, а тоном их. Он слыхал из её уст эти слова, не раз слыхал, но так - она никогда не говорила их. Минуту назад ему было бы легко ударить её, но теперь он не мог и не хотел этого. Почти испуганный её равнодушием, он бросил нож на стол и с тупой злобой спросил:
– Дьявол! Чего тебе нужно?
– Ничего мне не надо!
– задыхаясь, крикнула Матрёна.
– Ты что? Убить пришёл? Ну и убей.
Орлов смотрел на неё и молчал, не зная, что ему делать. Он пришёл с определённым намерением победить жену. Вчера, во время столкновения, она была сильнее его, он это чувствовал, и это унижало его в своих глазах. Непременно нужно было, чтобы она опять подчинилась ему, он твёрдо знал нужно! Натура страстная, он много пережил и передумал за эти сутки и тёмный человек - не умел разобраться в хаосе чувств, которые возбудила в нём жена брошенным ему правдивым обвинением. Он понимал, что это восстание против него, и принёс с собой нож, чтоб испугать Матрёну; он убил бы её, если б она не так пассивно сопротивлялась его желанию подчинить её. Но вот она была пред ним, беззащитная, убитая тоской и - всё-таки сильнее его. Ему было обидно видеть это, и обида действовала на него отрезвляюще.
– Слушай!
– сказал он, - ты не фордыбачь! Ты знаешь, я ведь и в самом деле - ахну вот тебя в бок - и шабаш! И всей истории будет точка!.. Очень просто...
Почувствовав, что он говорит не то, что нужно, Орлов замолчал. Матрёна не двигалась, отвернувшись от него. В ней бился этот неотвязный вопрос:
"Что теперь будет?"
– Мотря!
– тихо заговорил Григорий, опираясь на стол рукой и наклонясь к жене.
– Али я виноват, что... всё не в порядке?..
Он покрутил головой, вздохнув.
– Так тошно! Ведь разве это жизнь? Ну, скажем, холерные, - что они? Разве они мне поддержка? Одни помрут, другие выздоровеют... а я опять должон буду жить. Как? Не жизнь - судорога... разве не обидно это? Ведь я всё понимаю, только мне трудно сказать, что я не могу так жить... Их вон лечат и всякое им внимание.. а я здоровый, но ежели у меня душа болит, разве я их дешевле? Ты подумай - ведь я хуже холерного... у меня в сердце судороги! А ты на меня
Он говорил тихо и вразумительно, но она плохо слышала его речь, занятая строгим смотром прошлого.
– Ты вот молчишь, - говорил Гришка, прислушиваясь, как в нём растёт что-то новое и сильное.
– А что ты молчишь? Чего ты хочешь?
– Ничего я от тебя не хочу!
– воскликнула Матрёна.
– Что мучишь? Чего тебе надо?
– Чего! А того... чтобы, стало быть...
Но тут Орлов почувствовал, что не может сказать ей, чего именно ему нужно, - так сказать, чтоб всё сразу было ясно и ему и ей. Он понял, что между ними образовалось что-то, чего уже не свяжешь никакими словами...
Тогда в нём вдруг вспыхнула дикая злоба. Он с размаха ударил жену кулаком по затылку и зверем зарычал:
– Ты что, ведьма, а? Ты что играешь? Убью!
Она от удара ткнулась лицом в стол, но тотчас же вскочила на ноги и, глядя в лицо мужа взглядом ненависти, твёрдо, громко сказала:
– Бей!
– Цыц!
– Бей! Ну?
– Ах ты, дьявол!
– Нет уж, Григорий, будет! Не хочу я больше этого...
– Цыц!
– Не дам я тебе измываться надо мной...
Он заскрипел зубами и отступил от неё на шаг - быть может, для того, чтоб удобнее ударить её.
Но в этот момент дверь отворилась, и на пороге явился доктор Ващенко.
– Эт-то что такое? Вы где, а? Вы что это тут разыгрываете?
Лицо у него было строгое, изумлённое. Орлов нимало не смутился при виде его и даже поклонился ему, говоря:
– А так это... дезинфекция промежду мужем и женой...
И он судорожно усмехнулся в лицо доктору...
– Ты почему не явился на дежурство?
– резко крикнул доктор, раздражённый усмешкой.
Гришка пожал плечами и спокойно объявил:
– Занят был... по своим делам...
– А скандалил тут вчера - кто?
– Мы...
– Вы? Очень хорошо... Вы ведёте себя по-домашнему... без спроса шляетесь...
– Не крепостные потому что...
– Молчать! Кабак вы тут устроили... скоты! Я покажу вам, где вы...
Прилив дикой удали, страстного желания всё опрокинуть, вырваться из гнетущей душу путаницы горячей волной охватил Гришку. Ему показалось, что вот сейчас он сделает что-то необыкновенное и сразу разрешит свою тёмную душу от пут, связавших её. Он вздрогнул, почувствовал приятный холодок в сердце и, с какой-то кошачьей ужимкой повернувшись к доктору, сказал ему:
– Вы но беспокойте глотку, не орите... я знаю, где я, - в морильне!
– Что-о? Как ты сказал?
– нагнулся к нему поражённый доктор.
Гришка понял, что сказал дикое слово, но не охладел от этого, а ещё более распалился.
– Ничего, сойдёт! Скушаете... Матрёна! Собирайся.
– Нет, голубчик, постой! Ты мне ответь...
– с зловещим спокойствием произнёс доктор.
– Я тебя, мерзавец, за это...
Гришка в упор смотрел на него и заговорил, чувствуя себя так, точно он прыгает куда-то и с каждым прыжком ему дышится всё легче...