Супружеская жизнь
Шрифт:
Я сам испытал в тот день благодетельный страх. Домой я возвращался пешком, так как мой «ситроен» был в гараже на осмотре, и на Эльзасской улице я встретил Дарлье, давно не виденного мной однокашника — мы вместе с ним кончали университет. Он узнал меня первым, и это мне было приятно, значит, я мало изменился. Но вскоре я ощутил все возраставшее чувство неловкости, точно такое же, как при встрече с Одиль: он-то был абсолютно неузнаваемым, как будто превратился в своего собственного отца. Я нехотя принял его приглашение выпить рюмку аперитива и целый час не мог свыкнуться с мыслью, что мы ровесники — я и этот слюнявый, откровенно молодящийся старик, у которого мешки под глазами, а подбородок усеян черными точками,
— Ты, наверное, знаешь их песочные печенья. Я жене шесть штук ребят сфабриковал. Но это уже слишком.
Я так всегда и говорю, даже для фабриканта это совсем не сахар!
Он был главным агентом в деле своего тестя и занимался сбытом продукции в западном районе. «А мой университетский диплом я положил в карман и накрыл носовым платком». Недавно он купил новый автомобиль марки «лансиа». «Это чтобы клиентам пыль в глаза пускать, а особенно клиенткам, ты меня понял? У меня есть сейчас одна крошка в Сен-Мало… Досадно только, что от Сен-Мало до Нанта очень большой перегон».
Конец недели он охотно проводит в семье.
— Заметь, я очень люблю жену. Да и ребят тоже. Не так уж это безумно весело, но денька два в неделю еще куда ни шло, безропотно напяливаю шлепанцы.
Он был жалок. На жену его мне наплевать, я ее не знал, я не испытывал даже того смущения, которое вызывает у некоторых поведение ближнего, напоминающее ваше собственное, только в кривом зеркале. Но ей-богу, он был чересчур доволен собой, будучи недоволен всем на свете. До чего он был мне противен! Я без всяких угрызений совести предоставил ему заплатить официанту по счету. Но в конце улицы я вдруг снова увидел его отражение в витрине. Костюм на нем был другой. Он шел за мной по пятам. Я ускорил шаг. Я был еще более жалок, чем он. Я чувствовал себя слишком беззащитным. Как будто возмущенные прохожие могли мне надавать пинков в зад. Сколько я ни твердил себе: «Абель, опомнись!», настроение у меня не изменилось, и я помчался домой, как кролик в свою нору.
Я нашел Мариэтт в гостиной. Ничего здесь не изменилось. На паркете, исполосованном царапинами, валялись игрушки, обрезки цветной бумаги, обертки от конфет. Одна из оконных занавесей, сорвавшись с крючка, повисла на карнизе. А свора ребят бушевала на лестнице.
— Они просто невыносимы сегодня, — сказала Мариэтт.
И мне вдруг захотелось обнять ее; трусливое желание — не попытка ли примириться? Я ему не поддался. Сел напротив Мариэтт, какой-то неловкий, глупый, ссутулясь, не зная, куда девать руки. Я в суде считаюсь немногословным оратором, а все равно столько там приходится говорить, что дома у меня слов не хватает. Как легко привести в судебном заседании причины тех или иных поступков мадам Икс и даже привести аргументы, оправдывающие их. А вот объяснить Мариэтт мое собственное поведение я не могу. Но кто же у меня требует объяснения? В семьях редко этим занимаются: там или бранятся, или обнимаются. И на этот раз я хочу повторить слова дяди Тио: «Лучше всех та семейная сцена, которую можно не устраивать».
Достаточно и того, что я говорю в душе самому себе. Мариэтт шьет, наклонившись, маленькими плотными стежками, подрубает полотенце. В доме разлада нет, я тоже успокоился, чувствую, что во мне все перегорело. Знаешь, Мариэтт, если бы с тобой случилось что-либо подобное, я принял бы это очень плохо. Когда жена провинится, дети всегда кажутся отцу чуточку незаконными. Но у слишком чадолюбивых матерей именно дети — наши ангелы-хранители, поскольку из-за них у женщин не остается ни желания, ни времени: твое чрезмерное материнство, жена, заставляло меня ревновать к детям, но избавляло от ревности иного рода. Ты была так предана мне, просто прилипла ко мне, как врачебные банки прилипают к телу. Извини
Но сейчас я чувствую себя вегетарианцем и думаю, что прекрасная грудь Анник когда-нибудь опадет от ее вздохов. И повторяю самому себе: слишком много сложностей, слишком много ожиданий, а когда вспомнишь, ради чего все ставится под удар, то действительно лучше уж воздержаться. Какое счастье и какой ужас признать, как велико распутство среди мужчин, считающееся признаком их мужественности, и как сильны иллюзии женщин, считающиеся романтическими. Им, женщинам, эти иллюзии мешают осознать, как мало пригодны к браку мужчины, несмотря на их стыдливые попытки соблюсти верность супружеским обязательствам и страх перед болтовней соседок, стремление сохранить ту, которую их мать назвала своей дочерью, а дети зовут мамой.
Что еще сказать? Что она мне напомнила тебя? Конечно, это сыграло свою роль. Может, пытаюсь себя оправдывать… Хотя… Ну, не будем углубляться. Только ты сама сможешь помочь мне вновь обрести ту девушку, ту юную жену, какой ты была пятнадцать лет назад. Пусть все будет так же, как было, если ты захочешь заняться собой, а значит, и мной тоже…
Но что это? Я и не заметил, что ты сегодня была у парикмахера! Как давно этого с тобой не случалось. Вон виднеется из-под волос твое крохотное ухо, удивительно чистое, молодое, прелестное. Ухо-то не меняется. Встаю, подхожу поближе. Внезапно склоняюсь и целую Мариэтт прямо в ухо; наверно, там зазвенело. Мариэтт вскрикивает:
— Абель, что это ты! Я так совсем оглохну, ведь другое ухо почти не слышит!
А потом произошел несчастный случай.
Я был у Самойона, нового старшины адвокатского сословия (кстати сказать, он моложе меня на два года). Вдруг зазвонил телефон. Самойон взял трубку, нахмурился и тотчас же сказал:
— Это тебя вызывают. Твоя жена на Вокзальной улице попала в автомобильную катастрофу.
На секунду, признаюсь, я подумал о своем новеньком «ситроене», который днем давал Мариэтт. Но Самойон пристально смотрел на меня.
— Кажется, она легко ранена, — добавил он.
И тут он протянул мне телефонную трубку. Я, внезапно покраснев от волнения, уже рвал ее у него из рук. Хороша реакция! Прежде всего подумал о машине, о каких-то железках. На другом конце города обезумевшая теща бурно волновалась у телефона:
— Недалеко от нашего магазина на Мариэтт налетел грузовик, помял машину. Дочку отвезли в больницу Сен-Луи — надо сделать рентгеновский снимок. Видно, дело серьезное. Я прямо туда. Габриэль зайдет за детьми в школу.
Если в семье Гимаршей случается несчастье, они несколько все драматизируют, но проявляют организованность. Я вскочил в такси, спешно вызванное, и подумал, что в такой момент Гимарши просто незаменимы. А я, как и всегда в таких случаях, был взволнован, чувствовал себя виноватым, предполагал самое худшее, внезапно ощутил свое одиночество и уже представлял себе, как прижмутся ко мне мои четверо сироток. Гнал шофера, требовал — скорей, скорей! У ворот больницы бросил ему кредитку в тысячу франков, не дожидаясь сдачи, побежал. Привратница объяснила, где искать пострадавшую. Но я сунулся не в тот корпус…