СУРОВАЯ ГОТИКА
Шрифт:
Баев, соображавший куда быстрее Прошкина, понимающе ухмыльнулся:
– То есть, некоторый фантом, который мы все трое, принимали за какого-то Генриха Францевича… Этот фантом, как показало наше домашнее следствие, не оставил после себя никаких вещественных подтверждений своего существования, привиделся исключительно коллеге Ульхту, и то только в том случае, если он придет в себя и поведает миру о своих галлюцинациях!
– Приятно, что вы разделяете нашу точку зрения, – без большой уверенности пробормотал себе под нос Корнев, и снова вытер потное лицо серым платком, и уже с нажимом добавил – Официальное. Я, Александр Дмитриевич, в самом деле, обеспокоен тем, что
Баев безнадежно махнул рукой и многообещающе хлюпнул носом:
– Пойду рыдать…
– Не смею препятствовать! – Корнев улыбнулся уже почти искренне и услужливо протянул ему крахмальный беленький платочек, который извлек из воздуха словно фокусник. Пока Баев разглядывал платочек, Прошкин неожиданно для самого себя сказал:
– А вы, Александр Дмитриевич, если уж совсем тоскливо станет, ко мне в гости заглядывайте…
– Всенепременнейше! – Саша артистично помахал присутствующим новым платочком и удалился.
Печальный силуэт Баева еще не успел растаял в слоистой жаре, а Прошкин и Корнев уже потягивали относительно холодное пиво, расположившись в не уютном, зато далеком от сторонних ушей скверике у речушки.
– Устал я от этой истории, Коля, – откровенничал Корнев, – вот не поверишь, ночей не сплю. А если и сплю – то утопленников вижу. Или гробы. Или кладбища. Поднимаюсь – и на службу еду, чтобы времени не терять попусту – ведь все одно не сплю! Аппетит потерял совершенно. Капли принимаю для успокоения нервной системы! Да толку от них никакого. Как и от докторов наших…
Прошкин спал как сурок, сны видел только по праздникам, о бессоннице даже понятия не имел, и прекрасно знал, что лечебные капли Корнев разводит исключительно пол стаканом медицинского спирта, но начальнику льстиво посочувствовал:
– Это все переутомление. Разве же можно так себя не щадить! Вы ведь Владимир Митрофанович, всю область на себе тащите! Да еще и с группой этой колотитесь день и ночь. И никакой мелочи не упустите даже! С заключением этим наверно ворох бумаг перелопатили…
Корнев от такого заявления поперхнулся пивом, закашлялся, и вытер губы все тем же серым платком:
– Ох, Николаша! Ведь работаешь ты в органах с двадцатого года, уже и в Академии отучился, и про гипноз в журналах читаешь – а ногтем ковырни – дурак дураком! Не видел я никакого заключения! Ну, сам подумай – откуда бы ему у меня взяться?
Прошкин совершенно опешил и смотрел на прозорливого начальника только что не с открытым ртом, пытаясь осмыслить его сложную логику.
– Ну, сам посуди, – пояснил запутавшемуся подчиненному суть происходящего многоопытный Корнев, – ведь этот змей Баев слова в простоте не скажет. Тем более по начальственным кабинетам просто так не побежит. А тут на тебе – самого Буденного за лампасы ухватил и клянчит холодильный вагон, что бы своего героического папашу непременно в Н. похоронить. Да при том, что это в середине апреля происходит, а апрель в этом году очень холодный был.
Прошкин согласился:
– Двадцатого еще снег шел – я такого холодного апреля даже и не припомню…
– Так вот. С чего бы Александру Дмитриевичу – прогрессивному молодому человеку, который даже орехи колет иностранными щипчиками, с чего бы ему тело не кремировать – как это принято
– Как же такое может быть? – засомневался Прошкин, – Я вот думал, что Деев чуть ли не на руках у Саши умер… А сейчас получается, что товарищ Баев не знает ни когда, ни от чего умер его отец?
– Отчим, – снова подчеркнул педантичный Корнев и, пошарив в необъятных недрах карманов, извлек изрядно измятый бланк телеграммы. Телеграмма адресовалась Баеву, извещала его о внезапной кончине Деева, и была направлена главным врачом госпиталя, где тот проходил лечение, в город Брюссель. То есть получалось, что Саша о смерти отчима узнал в зарубежной командировке. Хотя и был он вдали от Родины всего-то несколько дней…
– История эта, Прошкин, мне с самого начала не нравилась. И с каждым днем оказывается все более и более скверной. Слушай, как по моему сугубо личному мнению все это обстояло – если с чем не согласен будешь, или припомнишь чего-нибудь, что я забыл – подскажешь. Так вот. Деев действительно болел. Чем и насколько тяжело сложно сказать.
– Врачи говорили, совсем не жилец был – даже лекарств народные мол, на такого больного тратить жалко, – уточнил Прошкин.
– Но, его упорно продолжают лечить – и специалисты лучшие его пользуют, и дорогущие лекарства в него килограммами пихают. Кто это процесс инициирует и поддерживает? Баев. И спроси – с чего это Баеву, если он так вот сильно папаше выздоровления желает, самому не поступить учится на врача? Тогда понятно было бы, отчего он день и ночь в больнице пропадает. Но нет. Он что-то там такое время от времени учит, вроде как в дипломаты готовится – но из НКВД не увольняется, единственно должности меняет, ходит ТОЛЬКО в форме, наганами увешанный. И во сне даже револьвер под подушку вместо книжки кладет. А уж от Деева практически не отходит. Я думаю это по тому, что он Деева буквально стерег. Как сторожевая собака. Да вот – судьба индейка, не уберег в конечном итоге…
– Да чего ему было опасаться – в госпитале? – снова удивился Прошкин.
– Что Деев раньше времени умрет. И что-то важное то ли сказать, то ли сделать не успеет. А умереть он мог от двух причин – от отсутствия необходимого систематического лечения или же быть физически устранен. Я думаю, что будь Деев действительно так уж плох, Баев не поехал бы по Брюсселям раскатывать – сам знаешь, парень он ответственный и терпеливый. Да и то, что Баев кинулся причины смерти Деева выяснять тоже косвенно мою мысль о том, что эта смерть не от естественных причин наступила – подтверждает. Вот и попросил он холодильный вагон, что бы сохранить тело и, подальше от столичной суеты, где все на виду, и тамошнего доносительства, организовать вскрытие, уточнить причины и дату смерти. Я думаю, он рассчитывал на помощь местного аборигена – своего родственничка фон Штерна. То ли по тому, что фон Штерн ему в такой помощи отказал, то ли по причине не достаточной информированности этого, ныне покойного патриарха, об их семейных делах, но Баев понял, что с его престарелым родственничком тоже что-то не в порядке. Но решил убедится. И потащил тебя, – Корнев по-отечески отвесил Прошкину подзатыльник, – наивного дурня, разгуливать по кладбищу – в бинокль смотреть на дедушкины апартаменты. Не думал ты, Николай – почему бы Баеву самому на такую прогулку не отправится? Он кладбищ не боится – ты его сам у могилы отчима в гордом одиночестве видел! Да и на зрение он не жалуется пока что – вон, в тире нашем все мишени разнес – менять уже невмоготу!