Суровая школа (рассказы)
Шрифт:
Суровая школа
Майор Баук
I
В конце мая на втором году Восстания четникам [2] удалось наконец окружить группу партизан, которая уже два месяца упорно отбивала все атаки и прорывала густую сеть хитро расставленных вражеских засад.
2
Четники — солдаты воинских формирований эмигрантского королевского правительства Югославии, в 1941–1945 гг., по существу, сражавшиеся в союзе с оккупантами против партизан.
С помощью своих сообщников четники нередко нащупывали Майора на горных пастбищах возле пастушьих хижин, разбросанных среди мрачных лесистых угодьев верхних сел. Но обычно преследователи так долго собирались с силами, раскачивались, выжидали и тянули, что Баук успевал узнать о грозящей ему опасности и без особых усилий прорывал кольцо с наступлением темноты, когда внимание четников было занято жареной бараниной и огромными мисками молока и они не были готовы к серьезному бою.
Иногда небольшой карательный отряд, избегая прямого столкновения с Бауком, натыкался на его людей и открывал наугад огонь по убежищу Майора, но делалось это, скорее, для того, чтобы предупредить его и припугнуть — пусть, мол, убирается с дороги; при этом у карателей и в мыслях не было вступать с ним в серьезную схватку или по-настоящему преследовать его.
Когда же после продолжительной и ожесточенной пальбы оказывалось, что Майор отступил или что его вовсе перед ними не было, преследователи с облегчением вздыхали и угощались табаком.
— Ну и ладно, черт с ним!
И только какой-нибудь начальник, чаще из жандармов или унтер-офицеров, возмущенный этим крестьянским легкомыслием и равнодушием, возмущался:
— Если вы и дальше будете так воевать, он всем нам на голову сядет. Эх, у вас одно на уме — махнуть домой под женину юбку, а на остальное…
Но в такие минуты — сразу после перестрелки — на крестьян-четников мало действовали угрозы и предостережения. Опасность счастливо миновала. Знай себе покуривай и жди ужина, а где черт носит этого Майора, не все ли равно — не обшаривать же эти огромные и безлюдные горные долины.
Раза три или четыре случалось, что Майор, услышав первые залпы, разворачивался и ударял по своим преследователям, расстреливая их в упор. Его люди бежали на неприятельские позиции, даже не пригибаясь (во всяком случае, так казалось четникам), и вскоре уже те ясно различали резкую команду Майора:
— Держи на засаду! На засаду!..
Эта уверенная и самонадеянная команда поражала четников верней, чем любая пуля. Она била наповал, и каждому становилось ясно, что этот никуда не отступит и к цели будет идти напрямик.
— Вот он! — закричит кто-нибудь из четников, ибо ему вдруг покажется, что он узнал страшного Майора, и возглас этот уже служит первым сигналом к бегству. Пригнувшись к земле, чтобы стать
— Ага, вправил вам нынче мозги этот Баук! Устроил вам четверо носилок, — горячились бывшие унтера и другие «чины», не скрывая перед притихшими крестьянами своего злорадства и выступая в роли судей, словно бы сами они утром не удирали. — Вот дождетесь, рассердятся итальянцы — деревни будут из-за него полыхать, а вы валяйте и дальше с ним любезничайте.
— Эх, был бы я на месте воеводы Раде, по-другому бы разделался с Майором! — цедил сквозь зубы взводный Тривун, бывший жандармский фельдфебель, хмуро поглядывая на носки своих грязных сапог.
На границе нижних сел возле шоссе, в штабе, разместившемся в бывшей жандармской казарме, снова и снова говорили о Майоре и его очередной выходке.
— Или он в сорочке родился, или его уж и пуля не берет! — насупившись, с удивлением и вместе с тем с завистью повторял своим командирам резкий и подвижный воевода [3] Раде и при этом таращил колючие зеленые глаза, от испытующего взгляда которых невозможно было спастись — все казалось, что, заколдованный, в каком-то сне, стоишь перед судом. — Придумайте же что-нибудь, пораскиньте мозгами. Вот уже второй месяц срамимся мы из-за этого проклятого…
3
Воевода — офицерский чип в армии четников.
Потупившись и избегая его взгляда, командиры бог знает в который раз силились придумать что-либо разумное, в который раз повторяли свои предложения, удивлялись и ворчали, но было ясно, что они боятся даже мысли об открытом столкновении со страшным Бауком.
— Он что твоя змея — глазами так и разит. Я был с ним в сорок первом, — встревоженно говорит учитель Тешанович, щеголеватый, затянутый в офицерскую форму, с капитанскими эполетами. — Нужно его прихлопнуть по-тихому, врасплох захватить.
— Прихлопнуть? — вздрогнул Раде и впился в него своим недремлющим, пристальным взглядом. — Попробуй найди охотника. Народ боится итальянцев и потому не хочет быть с ним заодно, но, как видишь, не хочет и против него идти. Спроси здесь у любого, не видел ли он Майора, не слышал ли чего о нем, и тот в ответ только заморгает и руками разведет: «А кто его знает, у меня своих дел полно».
— Балуем мы народ, а надо было бы договориться с итальянцами или, еще лучше, с немцами, чтоб они малость прочесали верхние села да поприжали их; сразу бы выдали Баука, я уверен, — глухо сказал Тешанович, старательно усаживаясь на стуле, словно собирался фотографироваться.
— Сверкнет, как сабля, — и нет его, — барабаня по столу пальцами, рассуждал скорее сам с собою лысый и беззубый Гак, специалист по допросу пленных. Был он слитком тяжеловесен, даже чтобы мечтать о рискованных ночных походах в верхние села, а уж куда там — бросаться в погоню.
Перелом в преследовании Баука наступил, лишь когда в штаб воеводы прибыл новый офицер из оперативного отдела, посланный лично верховным командующим четников — полковником Драже Михайловичем, С первого дня стало ясно, что при нем невозможна прежняя жизнь и нужно устраиваться как-то по-другому.