Суровые времена
Шрифт:
– Наподобие этого.
Старик Глашатай не стал посвящать меня в подробности. Хотел, чтобы я оценил положение свежим взглядом.
– Дой проведет тебя.
65
И Дой повел. Путь наш лежал подземными кельями, столь же запутанными, как и наши, однако о переходах заботились меньше. Выкопавшие их желали лишь ускользнуть подземельями в случае надобности. Прятаться там явно не намеревались. Должно быть, то были джайкури, пособничавшие Грозотени. Она наверняка обеспечила себе
– Удивляюсь я тебе, дядюшка, – заговорил я. – Как вообще у живущих на болотах может иметься понятие о подземельях? Не думаю, что они для вас – дело обычное.
– Это правда.
Он слегка улыбнулся.
Наверное, они разыскали этот ход благодаря простому дурацкому везенью, вкупе, может быть, с некоторыми соображениями по поводу направления мыслей Грозотени.
Словом, пробраться в цитадель оказалось делом несложным, разве что кое-где пришлось двигаться ползком. Строители явно не приняли в расчет достоинства Грозотени. И мне пришлось тяжеловато – я все еще пребывал не в лучшей форме.
Мы добрались до небольшой открытой ниши под лестницей, что, насколько хватало глаза да света одной крохотной свечи, поднималась прямо в бесконечность. Похоже было, что драгоценную свечу извели исключительно ради меня; сами же нюень бао весь путь проделывали в полной темноте.
Я бы не выдержал. Уж очень не люблю замкнутого пространства, несмотря на то, что сам обитаю в подобных подземельях. Теснота, темнота, периодические припадки и видения – тот еще набор.
Хотя последнее время припадков что-то нет…
Я поставил ногу на первую ступеньку.
Дядюшка Дой, ухватив меня за запястье, покачал головой.
– Как? Разве зал заседаний не там?
Шепот мой прошуршал шажками бегущей мыши.
– Там нет того, что хотел показать тебе Глашатай. – Дядюшка Дой шептал так, что даже воздух, казалось, не шелохнется. – Идем.
Ползать больше не пришлось. Оставалось лишь миновать вереницу коридоров, слишком узких для коренастого дядюшки. Наверное, он все пузо смозолил о шершавую кладку.
За этот раз я узнал о цитадели больше, чем во все прошлые посещения. Там, внизу, под окрестными площадями, лежали бесчисленные склады, пыточные, арсеналы, казармы, водозаборы и кузницы, о существовании коих я и не подозревал.
– Да здесь припасов – на многие годы! – шепнул я.
Да, нары со своими фаворитами могли бы долго отсиживаться в цитадели. Грозотень много чего припасла на черный день.
Значит, Могаба лгал, стараясь вызнать, насколько хороши дела у Старой Команды.
Может, с этих-то запасов и процветают нюень бао, в то время, как все прочие голодают? Щиплют по крохам, точно мыши, чтобы недостачи не заметили…
– Поторопись, – сказал дядюшка Дой.
Вскоре до нас донеслось отдаленное пение.
– Мы можем опоздать, Каменный Воин. Поспеши.
Я не дал ему по башке только потому, что шум мог бы насторожить поющих.
Я, еще не видя, понял, что это нары. Я и раньше слыхал от них подобные песнопения.
Дядюшка Дой, задув свечу, взял меня за локоть. Мы продолжали следовать узкими проходами, пока вдруг не оказались в самом обычном, довольно просторном потайном коридоре, проложенном за стеной главных помещений. Вход в подземелья ничто не скрывало. Просто темный закоулок, на который и смотреть-то не захочешь…
Зал был освещен свечами в редких канделябрах. Видимо, нары, несмотря на свои богатства, экономили.
Дядюшка Дой прижал палец к губам. Мы были совсем близко от людей, вполне способных заметить нас по малейшему подозрительному шороху. Опустившись на четвереньки, он повлек меня прямо в зал, в коем собрались почти все нары. Освещена была только та часть зала, где они находились. Дядюшка укрылся за колонной. Я спрятался за низким, пыльным столом рядом с самой дверью. Мне ужасно хотелось стать черным, как нары. Казалось, лоб мой светится в темноте, будто месяц…
От нашей жизни ожесточаешься. Очень быстро отучаешься удивляться новым ужасам. И все ж распознавать ужасное большинство из нас не разучились.
Словом, в зале как раз творилось нечто подобное.
Там стоял алтарь. Могаба с Очибой участвовали в какой-то церемонии. Над алтарем находилось небольшое изваяние из темного камня, изображавшее застывшую в танце четырехрукую женщину. Подробностей было не разглядеть – слишком далеко, – однако наверняка могу сказать, что у женщины этой были клыки вампира, три пары грудей, а на шее ожерелье из черепов младенцев. Нары, быть может, называли ее по-другому, это была Кина. Хотя поклонялись ей нары не так, как это описывалось в книгах джайкури.
Обманники не желают проливать крови. Потому-то их и зовут Душилами. А нары не только проливали кровь во имя своей богини, они еще и пили ее. И похоже, уже давно – вдоль стены висели обескровленные трупы. Последняя их жертва, какой-то злосчастный джайкури, был подвешен рядом с товарищами по несчастью вскоре после нашего прихода.
Набожность сочеталась в нарах с практичностью. По окончании зловещей церемонии они принялись разделывать один из трупов.
Я развернулся и пополз прочь из зала. И плевать мне было, что бы там ни подумал дядюшка Дой.
В Отряде я много чего насмотрелся – и пыток, и невероятных жестокостей, и бесчеловечности, которой даже осмыслить не мог, однако ни разу не сталкивался с людоедством со всеобщего одобрения.
Меня не вырвало. Я не вскипел от гнева. Последнее было бы глупостью. Я просто удалился настолько, что мог бы говорить без опасений быть услышанным.
– Я видел достаточно. Идем отсюда.
Дядюшка Дой отвечал легкой улыбкой и едва заметным движением брови.
– Мне нужно обдумать это. И записать. Мы можем не пережить этой осады. Они, скорее, всего, переживут. Осаду должна пережить и весть о том, кто они такие.