Суровый воздух
Шрифт:
Перед самым вылетом на новую точку стрелок Горянин принес Черенку письмо от Галины. Черенок разорвал конверт, но прочитать не успел. Последовал сигнал «к запуску», и он сунул письмо в планшет. Теперь, выбравшись из кабины, он пошел к куче перекати-поля, нетерпеливо выдернул из конверта сложенный вчетверо листок не заметив, как из него на землю выпала маленькая фотографическая карточка. Стрелок Горянин, наблюдавший за ним из кабины, не спеша вылез, поднял карточку, посмотрел на нее и подал летчику. С карточки глядела Галина. Она стояла на том мостике через Кубань, на котором они встретились в день его отъезда.
– Невеста ваша, товарищ старший лейтенант? – спросил Горянин.
Вопрос, заданный в столь прямой форме, смутил Черенка.
– Да, Галина. Сестра моего друга, – ответил он после непродолжительной паузы. – А у тебя невеста есть? – спросил он в свою очередь.
– Есть. Только далеко. Письма неделями идут, – ответил стрелок.
– Ждет?
– Будет ждать. Мы хорошо друг друга знаем. В Куйбышеве в одной школе работали. Преподавали. Золото девушка. Если уцелею, после войны поженимся.
– А моя Галина пишет, вот послушай. – И Черенок, улыбаясь, прочитал:
…«В конце концов я решилась. Не сказав ни слова маме, отправилась в военкомат и подала заявление с просьбой направить меня связисткой в действующую армию. На следующий день прихожу за ответом. Военком посмотрел на меня и говорит: „Рекомендую вам, девушка, поступать в университет. Война скоро кончится, и другой фронт, трудовой, потребует немало специалистов. Вот тогда вас и пошлют на передний край этого фронта“. После такого категорического внушения мне осталось тoлькo уйти. И я ушла. Дома от мамы, конечно, досталось. Обиделась она, что я не посоветовалась с ней. Оказывается, военком ей звонил. Мы с мамой долго говорили обо всем. Моя попытка быть поближе к тебе не удалась. Через полмесяца я уезжаю в Москву поступать в университет. В следующем письме напишу…»
– Гм… – кашлянул Черенок, прерывая чтение. – Дальше здесь уже другое…
Горянин деликатно поддакнул.
Взглянув еще раз на фотографию, Черенок аккуратно заложил ее под прозрачный целлулоид планшета. Горянин молча следил за ним и, казалось, сожалел о недогадливости интендантских специалистов, которые допустили промах, не включив в экипировку бортстрелков планшетов. А как хорошо было бы носить всегда с собой фотографию невесты и не мять в кармане.
Подошли экипажи остальных прилетевших самолетов.
– Как вам, дорогие товарищи, нравится наш маневренный аэродром? – спросил Зандаров.
– Мы с замполитом здесь поблизости делали уже посадки и взлеты. На глазах у немцев, – сказал Попов, снимая краги и почесывая кисти рук.
– Место как место, как и другие места. Ничего особенного. Были и похуже. Зато, как освободим Крым, тогда уж вдоволь налюбуемся на красоты природы. Там, брат, курорт на курорте.
– А пока придётся арендовать один домишко… у мышей, – засмеялся Оленин. – Вон их сколько здесь.
– Хорошо тебе говорить, – подмигнул Остап. – Может быть, у тебя договор о ненападении заключен с грызунами. А как-то бедняге нашему придется, – покосился он на Бороду. – Злые языки поговаривают, будто для него нет ничего страшнее мыши.
– Ерунда, – хмуро
– Правильно, Жора! Остап опять замышляет представлять здесь комедии, – взял под защиту Бороду Черенок. – Не будем мрачно смотреть на вещи. Пойдемте на хутор.
Перекидываясь шутками, летчики направились к видневшимся вдали домикам.
На следующий день с рассветом летный состав полка начал усиленную тренировку. Готовясь к наступлению на Крым, летчики тщательно отрабатывали методы вождения самолетов «вслепую» – в облачности и тумане, по приборам. Полеты предстояли трудные, в незнакомых условиях, над морем. Готовясь к полету, люди надевали поверх комбинезонов резиновые жилеты, которые при соприкосновении с водой автоматически наполнялись газом и могли держать человека на поверхности.
На полетных картах Керченский пролив пересекли черные лучи предполагаемых маршрутов.
К концу октября полк был готов к боевым действиям.
Ночь на шестое ноября была на редкость темная. Свинцовые тучи – огромные, мохнатые, тяжело ползли над полями, цепляясь за холмы, изрезанные окопами и рвами. Въедливый сырой ветер скопищем ехидных змей вползал в глубокие береговые овраги и, вырываясь на простор, кидался на море. Громады взбудораженной воды обрушивались на берег, раскачивали у открытых отмелей косы Чушки десантные суда. Тоскливо скрипел рангоут. Шла погрузка. По скользкому береговому спуску в густой темноте бесконечной вереницей тянулись черные силуэты людей. Слышалось шуршание колес грузовиков, лязг гусениц артиллерийских тягачей, шум голосов, приглушенная перебранка.
– Быстрей! Быстрей, товарищи!..
Ветер хлопал раздутыми, как паруса, плащ-палатками, жег горячие, потные лица. Справа от идущих, у самых ног билось море. В кромешной темноте трудно было что-либо различить. Но стоило протянуть влево или вправо руку, как она тут же касалась холодного ствола пушки.
– Ого! Сколько их понатыкано здесь! – невольно восклицали солдаты.
В напряженном ожидании начала операции люди жались к лафетам орудий, к бортам судов, потягивали махорочные цигарки, вполголоса переговаривались. Под однообразный шум прибоя уставшие спали прямо на сыром песке. О переправе никто не заикался. Затаенный, молчаливый керченский берег цепенел во мраке.
И вот в три часа ночи над берегом вспыхнуло пламя. Изрыгнув огненную лаву, коса Чушка, казалось, треснула во всю свою длину. Первый тысячеорудийный залп потряс Керченский полуостров. Угольно-черное небо перехватило на западе багровым перевяслом огня. Вспышки разрывов снарядов советской таранной артиллерии озарили зубчатый контур крымского берега. Над бледным мерцающим проливом с воем и скрежетом несся стальной ураган. По длинным валам с белыми кипучими гребнями прыгали шаланды, скакали катера, карабкались с волны на волну перегруженные баржи. Озябшие, промокшие десантники с нетерпением вглядывались в затерянный где-то там, в темноте, сверкающий молниями берег. Ледяная вода захлестывала суда, колола иглами тела людей, но десантники, не замечая этого, сурово молчали. Они знали: через минуту-две их могут взорвать, потопить, истребить огнем.