Суть доказательств
Шрифт:
— Марк? Добрый вечер. А я так и думал, что найду вас здесь.
Ему было около шестидесяти, маленькие серо-голубые глаза, которым явно недоставало тепла, придавали мясистому лицу жесткое выражение. Говорил он негромко и мягко, дышал тяжело, с натугой, как будто с трудом переносил собственное грузное тело.
— Захотелось вдруг прогуляться, старина, выпить в хорошей компании. — Мужчина расстегнул кашемировое пальто, повернулся ко мне, протянул руку и улыбнулся. — Невероятная встреча. Роберт Спарачино.
— Кей Скарпетта, — с поразившим меня самообладанием ответила я.
5
Как-то
— Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я Марка.
— Не представляю, как он мог узнать об этом.
Мы возвращались по Пятьдесят пятой улице, и я ощущала тревогу Марка — так напряженно он сжимал пальцами мой локоть. Карнеги-холл уже опустел, прохожих почти не встречалось. Было около часа ночи, и мои мысли слегка путались от алкоголя, а нервы были натянуты до предела.
Спарачино проглотил несколько порций «Гранд Марнье» и после каждого пропущенного бокала становился все более разговорчивым и льстивым.
— Он своего не упустит. Думаешь, набрался и утром уже ничего не вспомнит? Черта с два. Всегда начеку, даже когда спит.
— Спасибо, успокоил.
Пройдя через фойе, мы направились к лифту. Поднимались молча, не глядя друг на друга, наблюдая за мельканием цифр на световом табло. Расстеленный во всю длину коридора ковер приглушал шаги. Переступив порог, я впервые за вечер испытала облегчение — сумка стояла у кровати.
— Ты где-то рядом?
— Через два номера от твоего. — Марк рассеянно огляделся. — Угостишь стаканчиком на ночь?
— У меня с собой ничего нет…
— Не сомневаюсь, в баре обязательно что-нибудь найдется. По собственному опыту знаю.
Стаканчик на ночь был мне нужен, как дырка в голове.
— Интересно, что же задумал Спарачино?
Бар представлял собой небольшой холодильник, заполненный пивом, вином и крошечными бутылочками с более крепкими напитками.
— Он видел нас вместе. Что дальше?
— Зависит от того, что я ему скажу.
Я подала ему пластмассовый стаканчик со скотчем.
— Хорошо, тогда позволь мне сформулировать вопрос несколько иначе. Что ты собираешься ему сказать?
— Что-нибудь совру.
Я опустилась на край кровати.
Марк пододвинул стул. Наши колени почти соприкасались.
— Скажу, что пытался выудить из тебя кое-какую информацию. Скажу, что хотел ему помочь.
— Что использовал меня. — Мысли рассыпались, как карточные домики. — Что у тебя есть ко мне подходы. Потому что когда-то мы были вместе.
— Да.
— И все это ложь? — вырвалось у меня.
Марк рассмеялся, а я вдруг вспомнила, как сходила с ума от одного лишь этого смеха.
— Не вижу ничего смешного. — В комнате было жарко. Лицо горело от выпитого скотча. — Если все это вранье, то что же тогда правда?
Марк все еще улыбался, и его глаза не отпускали меня.
— Кей, я всегда говорил
— Почему бы тебе не задержаться? Хотя бы до завтрашнего вечера? Утром мы могли бы поговорить со Спарачино.
— Нет. Именно этого он от меня и ждет.
— Как скажешь. Тебе решать.
Потом, когда Марк наконец ушел, я лежала на кровати, глядя в темноту и чувствуя прохладную пустоту рядом. В те давние дни он никогда не оставался на ночь, и по утрам я бродила по комнате, собирая разбросанную одежду, стаканы, тарелки, бутылки из-под вина и полные окурков пепельницы. Тогда курили мы оба. Засиживались допоздна, до двух-трех ночи, болтали, смеялись, ласкались, пили и курили. И еще спорили. Как я ненавидела эти споры, слишком часто переходившие в злобный обмен репликами, когда на удар отвечали ударом, на выпад — выпадом, на цитату из кодекса — философским высказыванием. И я постоянно ждала, когда же он скажет, что любит меня. Но не дождалась. По утрам я просыпалась с тем же ощущением пустоты, которое познала еще ребенком, когда после Рождества помогала матери собирать разбросанную упаковочную бумагу.
Я сама не знала, чего хочу. Может быть, не знала этого никогда. Эмоциональная разобщенность никогда не компенсировалась близостью, и тем не менее я не извлекла для себя никаких уроков и ничему не научилась. Ничего не изменилось. Все осталось по-прежнему. Стоило Марку протянуть руку, и я бы потеряла остатки рассудка. Желанию чуждо благоразумие, и потребность в близости неистребима. Много лет я не позволяла себе вспоминать давние картины: горячие губы… жадные руки… ненасытный голод страсти… Теперь эти воспоминания снова мучили меня.
Накануне я забыла предупредить, чтобы меня разбудили утром, и не стала заводить будильник, но поставила свои внутренние часы на шесть и проснулась точно вовремя. Сидя на кровати, я чувствовала себя так же отвратительно, как и выглядела. Горячий душ и последующие процедуры не помогли спрятать темные мешки под глазами и замаскировать бледность. Яркий свет в ванной и зеркало явили меня самой себе с жестокой откровенностью. Я позвонила в «Юнайтед эйрлайнз» и ровно в семь уже стучала в дверь номера Марка.
— Привет. — Он неприятно поразил меня свежестью и бодростью. — Передумала?
— Да. — Знакомый запах одеколона в одно мгновение перетряхнул мои мысли, как кусочки разноцветного стекла в калейдоскопе.
— Я так и знал.
— Откуда ты мог это знать?
— Ты никогда не увиливала от драки, — сказал Марк, глядя на меня в зеркало, перед которым завязывал галстук.
Встретиться договорились в офисе «Орндорфф и Бергер» после ланча. Фойе фирмы производило впечатление безжизненного космического пространства. Над черным ковром высилась массивная черная консоль; солидный латунный блок служил столом, дополненным двумя черными акриловыми стульями. Никакой другой мебели не было — ни картин, ни растений в горшочках, только несколько гнутых, искореженных скульптурных форм, разбросанных по помещению, как куски ворвавшейся в пустоту шрапнели.