Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
– Родная мать была ему мачехой, а судьба оказалась злей мачехи! – согласился Михаил Илларионович.
Екатерина Ильинишна встала:
– И как в жизни бывает, подумать только! Мы спим спокойно, а в двух шагах от нас, только через Фонтанку, творится Бог знает какой ужас!
Екатерина Ильинишна махнула рукой и вышла из комнаты.
А Михаил Илларионович продолжал ходить из угла в угол, думая о случившемся.
IX
Еще не было девяти часов, а Михаил Илларионович, позавтракав и надев парадный мундир,
Выехав с набережной Невы на Царицын луг, Михаил Илларионович невольно взглянул на видневшуюся вдали кроваво-красную громаду Михайловского замка.
«Не помогли тебе, Павел Петрович, ни двенадцатифунтовые пушки, ни толстые стены, ни подъемные мосты, ни фридриховская муштра…» – подумал Кутузов.
К Зимнему дворцу со всех сторон спешили приглашенные и неприглашенные, в экипажах и пешком. Ехавшие уже не боялись, что встретят на улице «курносого».
Площадь перед Зимним дворцом была сегодня похожа на вагенбург. [151] На ней столпились кареты, экипажи, коляски, кибитки курьеров, верховые лошади полицейских и ординарцев. К главному подъезду тянулась длинная вереница карет. Пришлось ждать очереди, медленно продвигаться в толпе.
151
Вагенбург – построение военного обоза.
Над площадью висел немолчный гул голосов, слышались веселые возгласы, смех. У полосатого черно-красно-белого фонарного столба, на котором желтел свежий листок манифеста, толпился простой народ.
Между каретами, на размешанном в грязь снегу, весело боролись чьи-то форейторы. Глядя на них, Михаил Илларионович вспомнил, как в день смерти Екатерины II здесь же, на площади, точно так же смеялись и шутили лакеи, а когда старик кучер пытался усовестить их, говоря: «Перестаньте, как не стыдно: царица померла!», то один из лакеев со смешком ответил: «И пора ей умереть! Столь поцарствовала. Хватит!»
Смерть царя никогда не печалила народ.
Мимо кареты Кутузова, громко разговаривая, медленно ехали ко дворцу гусар и конногвардеец, – должно быть, ординарцы.
– А ты сам видел, что умер? – спрашивал конногвардеец.
– Видал. Нас водили, показывали. Накрепко умер! – ответил гусар.
– И тогда вы присягнули?
– Да. Полковник спрашивает у меня: «Ну что, Иванов, теперь присягнешь императору Александру?» А я ему: «Не знаю, ваше высокоблагородие, лучше ли будет Александр, чем Павел, но делать нечего. Присягнем! Кто ни поп, тот и батька!»
«Правильно! – подумал Михаил Илларионович. – Умница гусар: еще посмотрим, какой-то получится император из этого балованного бабушкина “ангела”».
Раздеваясь внизу, Михаил Илларионович встретил своего дальнего родственника – кавалергардского полковника Павла Кутузова. Он принимал участие в заговоре, был ночью вместе со всеми заговорщиками в Михайловском замке и теперь рассказал Михаилу Илларионовичу, как все происходило.
Катенька оказалась
– Шампанское каждый день лилось рекой, – рассказывал Павел Кутузов.
«Еще бы ему не литься – на английские деньги!» – подумал Михаил Илларионович.
Из братьев Зубовых особенно отличился старший, Николай. Когда заговорщики, найдя императора Павла спрятавшимся за ширмой, на секунду растерялись, Николай Зубов ударил императора. Когда-то он первым принес Павлу императорскую корону, а теперь первым нес смерть.
За Николаем Зубовым на царя кинулся полковник Яшвиль. Он мстил за то, что Павел огрел его на вахтпараде палкой.
– А потом бросились все. И пошло! – сказал, улыбаясь, полковник.
– А что делал Платон Зубов?
– Платон Александрович стоял в стороне и возмущался императором: «Как он кричит! Это несносно!»
По рассказам Павла Кутузова, заговор возглавлял Пален.
«Я чувствовал: без «ливонского визиря» не обойдется!» – подумал Михаил Илларионович.
А ночью в Михайловском замке всем распоряжался хладнокровный генерал Беннигсен.
– Участие ганноверского кондотьера понятно: Павел не уважал его, и Беннигсен сводил с ним счеты, – сказал Михаил Илларионович. – А как же наследник, Александр Павлович, знал о готовящемся заговоре? – спросил он.
– Конечно! Ведь он же сам назначил в караул вне очереди своих надежных семеновцев. На измайловцев, например, положиться было нельзя.
Картина переворота стала для Михаила Илларионовича совершенно ясна. Так вот почему вчера за ужином Александр Павлович чувствовал себя так скверно, был невесел, не поднимал глаз от тарелки!
Оба Кутузова пошли наверх в залы, но уже на лестнице разошлись: Павла отозвали в сторону офицеры-однополчане, а Михаил Илларионович стал медленно подыматься по широким ступеням.
Роскошный, уютный Зимний дворец опять ожил.
Александр тотчас же переехал назад, в Зимний. В мрачном Михайловском замке остались лишь мертвый Павел и неутешная Мария Федоровна.
На широкой парадной лестнице Зимнего дворца царило оживление. Военные и гражданские радостно поздравляли друг друга, целовались, хотя до Пасхи оставалось еще полторы недели.
Михаил Илларионович шел не спеша, раскланиваясь со знакомыми. Нельзя сказать, чтобы его сторонились, но как-то никто не задерживался возле него, – очевидно, хорошо помнили, что Павел благоволил к Кутузову.
Михаил Илларионович внутренне потешался над этим: «Не знают, как будет со мной новый император».
А на лестнице стояли группами, переговаривались, громко обсуждали последние события:
– Хватит с нас! Довольно нам повторять зады Ивана Грозного!
– Я каждый день ждал ссылки!
– Избили императора так, что теперь художники красят, чтобы можно было показать народу!
– И врачи там, с англичанином Гривом.
– Манифест-то, манифест какой! «Управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу августейшей бабки нашей».