Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
– Мне казалось, что вы, государь, недовольны мной, – ответил хмурый Даву.
Наполеон наговорил Даву похвал его замечательным полководческим талантам.
Затем приказал Евгению Богарне прочесть двадцать девятый бюллетень, а потом объявил, что сейчас же уезжает в Париж с Коленкуром и Дюроком, и просил всех сказать свое мнение.
Никто не возражал императору, понимая, что это было бы бесполезно.
Наполеон благодарил всех за прекрасные действия во время кампании и постарался оправдаться в своих ошибках.
– Если б я родился на троне, мне было бы
Он радовался в душе, что уезжает, что уже через час не увидит этих тысяч голодных, оборванных, замерзших людей, которых его ненасытная жажда власти и мирового господства заставила прийти в непреклонную, суровую страну. И от радости Наполеон, никогда не отличавшийся особыми сантиментами, поцеловал каждого из маршалов. После этого поторопился уехать.
Было десять часов вечера. Вызвездило. Стоял крепкий мороз – таких в Париже не случалось. Наполеон в шубе и шапке шмыгнул в поданный к крыльцу дормез. Коленкур сел с ним рядом. Вонсович, Рустан и берейторы Амодрю и Фагальд вскочили на коней: они должны были ехать рядом с дормезом. Эскорт конноегерей давно стоял наготове.
Когда лакей захлопнул дверцу дормеза и сани, легко поскрипывая полозьями по снегу, тронулись с места, Наполеон сказал вслух то, что, видимо, терзало его все дни:
– Я покинул Париж в намерении не идти войной дальше польских границ. Обстоятельства увлекли меня. Может быть, я сделал ошибку, что дошел до Москвы, может быть, я худо сделал, что слишком долго там оставался, но от великого до смешного – один шаг. И пусть меня судит потомство!
Он помолчал несколько минут в раздумье, потом прибавил:
– А собственно говоря, чего мне стоила вся эта история? Какие-то триста тысяч человек. Причем в их числе было столько немцев! – презрительно фыркнул он.
…А в это время к большому костру гвардии, где грелось много старших офицеров, подошел командир батальона гренадер и громко сказал:
– А все-таки разбойник удрал!
– Что, император уехал? Когда?
– Пять минут назад, – ответил угрюмо командир батальона, садясь к огню.
– Бросил армию?
– Да, позорно бросил!
– Ему не впервой: вспомни Египет!
– Сам удрал, а нас оставил на погибель… Это низко! Это подло!
– Что и говорить: беспорядок в лавочке! – попробовал пошутить кто-то.
Но император Наполеон не слыхал этих осуждающих слов – он убегал от справедливого мщения народов России, которых надеялся так легко и быстро поработить.
Глава семнадцатая
Враг изгнан
I
Русская армия шла за бегущей армией Наполеона по пятам.
Хотя солдат был одет и обут, но русская армия на каждом биваке оставляла сотни людей больными. А во время ежедневных форсированных переходов по разбитым проселочным дорогам провиантские фуры не всегда поспевали за воинскими частями, и русскому солдату частенько приходилось потуже затягивать пояс.
Кутузов, как опытный военачальник, знал это и на биваке обязательно подъезжал к какому-либо полку, чтобы поговорить и подбодрить людей. Он помнил, как в солдатской песне поется:
Русский наш народ таков,Он на все идти готов,Лишь бы было нам даноХлеб, и мясо, и вино.– Что это вы, братцы, едите? – по-отечески спрашивал он, подъезжая к пехоте на своем тихом белом мекленбуржце.
– Да вот остатний сухарик размочили в водице, ваше сиятельство.
– А что, хлебушка разве нет?
– Нет, ваше сиятельство, – смущенно, точно провинившиеся в чем-то, отвечали пехотинцы.
– А говядины?
– Никак нет! – уже чуть свободнее говорили служивые.
– А вина?
При магическом слове «вино» обветренные солдатские лица расплывались в улыбке. Солдаты уже хором с мрачной веселостью кричали:
– И вина нет!
Фельдмаршал насупливался и громко, чтоб все слыхали, кричал, грозя кому-то невидимому нагайкой:
– Погодите же вы, провиантские крысы! Я вас всех вздерну на виселицу! – И, обратившись к солдатам, успокаивающе говорил: – Завтра же, ребятушки, вам доставят всего: и хлеба, и мяса, и вина.
– Покорнейше благодарим, ваше сиятельство! – весело отвечали солдаты.
Фельдмаршал светлел. Минутку молчал, а потом подмигивал левым, зрячим глазом и говорил вразумительно, не спеша:
– А матушку Расею освободить от злодея надо! Надо добить лютого врага, а то, пока мы будем отдыхать, он унесет ноги…
– Вестимо, надо!
– Да мы что! Мы готовы! – гудели солдаты, окружившие Михаила Илларионовича.
И с привала уходили хоть и не сытыми, но бодрыми. Шли, пересиливая все невзгоды и тяготы, шли с одной мыслью – выгнать врага с родной земли.
И гнали его все дальше, к Березине, где должны были встретить непрошеных гостей менее уставшие, мало сражавшиеся армии Витгенштейна и Чичагова.
А они, Витгенштейн и Чичагов, сплоховали.
Малоталантливый, слабовольный и робкий, Витгенштейн не посмел ударить, как следовало бы, по маршалу Виктору. Путь для Витгенштейна был совершенно открыт, но он боялся, что за Виктором стоит сам Наполеон. Витгенштейн не хотел ставить под удар свою репутацию «спасителя Петербурга».
А совершенно бездарный, хоть и волевой, адмирал Чичагов ушел по глупости с того места, где ему лучше всего следовало бы стоять, поджидая Наполеона.
И Наполеон проскользнул между ними двумя.