Суворов
Шрифт:
Победа при Козлудже была использована Румянцевым в полной мере. Он переправил через Дунай крупные силы, готовые поддержать выдвинувшийся за Балканы передовой отряд бригадира И.А. Заборовского. Визирь запросил перемирия. В ответ Румянцев заявил, что условия мирного договора давно обсуждены и что он в своей ставке в местечке Кючук-Кайнарджи ждет турецких уполномоченных. Престарелый визирь Муссун-заде Мегмет-паша (противник продолжения проигранной войны) капитулировал. 10 июля 1774 года мирный договор был подписан. Согласно договору Крымское ханство объявлялось независимым (выходило из вассальной зависимости от Османской империи) с уступкой России территории южнее Азовской крепости (граница по реке Ея), территории в низовьях Днепра и Южного Буга, а также крепостей Керчь и Еникале в самом Крыму и Кинбурна на узкой косе напротив мощного турецкого форпоста — Очакова. Порта признала за Россией власть над Большой и Малой Кабардой. Имеретинское царство в Грузии освобождалось от унизительной
Спустя 12 дней после подписания мира, 22 июля, турецкий флот в составе пятнадцати линейных кораблей и шестидесяти фрегатов и транспортов подошел к Алуште и высадил двадцатитысячный десант. Возможно, командующий флотом и десантным корпусом трапезундский и эрзерумский паша Хаджи Али Джаныклы-бей еще не получил известия о мире — или турецкое правительство намеренно не известило его о прекращении войны.
По приказу главнокомандующего князя В.М. Долгорукова ближайший к Алуште отряд генерал-поручика графа В.П. Мусина-Пушкина атаковал непрошеных гостей. Противник был разбит и бежал к своим кораблям. В этих боях отличился премьер-майор Михаил Голенищев-Кутузов: со знаменем в руках он повел свой сводный гренадерский батальон в атаку и был опасно «ранен пулею навылет в голову позади глаз». Потемкин и императрица приняли участие в судьбе героя. Отправленный за границу Кутузов после лечения вернулся в строй.
Энергичный отпор, данный турецкому десанту, спас жизнь российскому резиденту при крымском хане Петру Петровичу Веселицкому. Хан Сахиб-Гирей II, получив известие о высадке десанта, вызвал к себе Веселицкого со свитой. По прибытии к хану все они были вероломно схвачены и отвезены к Хаджи Али. Паша лично рубил головы пленникам. Ему помогали грузинский князь Георгий и 30 его соплеменников, воевавшие на стороне злейших врагов своей родины. Казнь Веселицкого отложили, потому что его жена ждала ребенка, а по мусульманским обычаям мужа можно было казнить только через шесть недель после разрешения супруги от бремени.
Российское правительство оставило этот инцидент без внимания, но еще раз убедилось в вероломстве соседа, ведь Сахиб-Гирей совсем недавно торжественно заключил с Долгоруковым соглашение о мире.
Победную точку в затянувшейся войне поставила суворовская победа при Козлудже. Однако донесение командующему писал старший начальник — Каменский. Он похвалил своего подчиненного, который якобы точно исполнил его приказания. Румянцев не стал разбираться в конфликте двух генерал-поручиков и 30 июня удовлетворил прошение Суворова, отпустив его из армии «ради излечения болезни».
А Каменский за Козлуджу получил ордена Святого Георгия 2-й степени и Святого Александра Невского. Сильно переживавший по поводу выговора Румянцева Суворов обратился к графу Чернышеву с просьбой о новом назначении, не зная, что оно уже состоялось.
СУВОРОВ ПРОТИВ ПУГАЧЕВА
Крестьянская война полыхала с грозной силой. Внезапная смерть А.И. Бибикова 9 апреля 1774 года в Бугульме повлекла за собой резкое ухудшение обстановки. Несмотря на поражения, которые мятежники потерпели от князя Петра Голицына и Ивана Михельсона, Пугачев прорвался к Казани и разорил богатый губернский город. С величайшим трудом защитникам удалось удержать цитадель. 15 июля Михельсон настиг повстанческую армию и нанес ей сокрушительный удар. Пугачев бежал на правый берег Волги, но, как справедливо заметил Пушкин, «это бегство напоминало нашествие». Поднялись массы крестьян густонаселенного Правобережья. В Нижнем Новгороде и самой Москве вспыхнула паника. На собранном императрицей совете Екатерина заявила, что сама отправится в Москву, чтобы защитить ее от толп самозванца. Члены совета, потрясенные известием о захвате Казани, вели себя пассивно. Возразил только глава Коллегии иностранных дел граф Никита Иванович Панин, считавший, что императрица должна оставаться в столице, а выставленные против самозванца силы следует поручить авторитетному лицу, наделив его чрезвычайными полномочиями. Уже после совета Панин убедил Потемкина поддержать кандидатуру его брата графа Петра Ивановича, проживавшего в отставке в Москве. Императрица не без оснований видела в Паниных главную оппозиционную придворную партию, действовавшую в пользу наследника престола, называла Панина-младшего своим «персональным оскорбителем», но всё же согласилась на его назначение. Ограничить диктаторские полномочия Панина в охваченных мятежом губерниях должен был начальник секретных комиссий (Казанской и Оренбургской), расследовавших причины возмущения. На этот пост был назначен Павел Сергеевич Потемкин, дальний родственник Григория Александровича, незадолго до назначения Панина
Четырнадцатого августа в Киев, где Александр Васильевич пребывал с женой, прискакал курьер. Приунывший генерал вскрыл пакет. Главнокомандующий переслал ему высочайшее повеление прибыть в Москву для «употребления против возмутительного бунтовщика». Удачливого генерала императрице рекомендовали многие, в том числе племянник братьев Паниных князь Н.В. Репнин. Сам граф Петр Иванович просил себе опытного и авторитетного заместителя. Полагаем, что Суворов новым назначением больше всего был обязан возвысившемуся Потемкину, который полновластно распоряжался в Военной коллегии. Поначалу Александр Васильевич был назначен состоять при Московской дивизии, то есть выведен из непосредственного подчинения Панину. Тот запротестовал, и, поскольку острота кризиса миновала, Екатерина пошла на уступку. Мир с Турцией позволил высвободить военные силы для подавления мятежа. Императрица приказала Военной коллегии считать Суворова до окончания мятежа «под командою Генерала Графа Панина».
Суворов скакал в Москву, не подозревая о той борьбе, которая развернулась вокруг его назначения. 25 августа Панин из села Ухолова донес Екатерине о приезде Суворова «в одном только кафтане, на открытой почтовой телеге». Получив наставления, генерал-поручик «тот же момент и таким же образом поскакал с моим предписанием для принятия главной команды над самыми передовыми корпусами». «Таковую неутомленность и усерднейшее рвение в службе Вашего Императорского Величества, — писал Панин, — я справедливое -тию принял представить к монаршему Всемилостивейшему воззрению». Государыня отвечала, что Суворов своим приездом доказывает «давно уже известную его ревность и великую охоту к службе», и послала верному слуге Отечества две тысячи червонцев на «устроение экипажа». Неутомимый генерал в это время был уже в Царицыне. По дороге он видел, в какое разорение пришел край, испытавший ужасы истребительной смуты: восставшие не только поголовно уничтожали помещиков с их женами, детьми и родственниками, но, как правило, убивали их слуг и дворовых людей, сжигали дома, грабили храмы.
Как ни спешил Суворов, но всё же опоздал. Еще 25 августа в 95 верстах ниже Царицына полковник Михельсон нанес самозванцу решающий удар. Пятнадцатитысячная толпа пугачевцев была разгромлена. Спаслись около тысячи человек, но и они были настигнуты при переправе через Волгу и рассеяны. Пугачев бежал за Волгу. С ним были предводители мятежников, казаки и его личная охрана — всего 150 человек. Разобравшись в обстановке, Суворов 3 сентября донес из Царицына Панину о принятых мерах, чтобы Пугачева «истребить или же заключить от всех мест в такой зев, которого бы не мог миновать». Правительственные войска образовали кольцо окружения, вырваться из которого самозванец не мог.
Еще во время кампании в Польше Суворов оценил Михельсона как отличного боевого офицера. Через 12 лет после пугачевщины он честно признал в автобиографии: «…ежели бы все были, как г. Михельсон… разнеслось бы давно всё, как метеор». А в 1774 году, забрав у Михельсона кавалеристов и оставив ему пехоту, Суворов устремился в заволжские степи вслед за передовыми отрядами донских и оставшихся верными власти яицких казаков. «Иду за реченным Емелькою, поспешно прорезывая степь», — писал он 10 сентября командиру одного из правительственных отрядов гвардии поручику Гавриле Державину, не зная, что Пугачев уже схвачен. В первую же ночь после бегства за Волгу ближайшие сообщники самозванца Иван Творогов и Федор Чумаков «возобновили… намерение связать злодея» и привлекли на свою сторону еще несколько человек. Пугачев предлагал уходить на Каспий и далее в Персию, но был арестован и 8 сентября доставлен на собранный казачий круг. Из 186 мятежников только 32 не одобрили ареста и лишь один высказался против. Лжеимператор грозил Божьими карами, местью наследника престола, пытался бежать — всё было тщетно. Оказывая самозванцу внешние знаки почтения, как государю, его бывшие сообщники направились в Яицкий городок (после подавления мятежа он был переименован в Уральск). Из правительственных манифестов они знали, что всем, кто захватит или убьет «набеглого царя», обещано прощение.
«Среди Большого Узеня я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, — вспоминал Суворов, — но известился, что его уральцы, усмотря сближения наши, от страху его связали и бросились с ним, на моем челе, стремглав в Уральск, куда я в те же сутки прибыл. Чего ж ради они его прежде не связали, почто не отдали мне, то я был им неприятель и весь разумный свет скажет, что в Уральске уральцы имели больше приятелей…»
Стремительное преследование мятежников в заволжских степях ускорило развязку. Узнав от яицкого коменданта, что Пугачев арестован и находится в крепости, Суворов поспешил донести Панину: «Как-то кончитца? Однако призываю Бога! Беру смелость, поздравляю Ваше Высокографское Сиятельство! Рука дрожит от радости. На походе 60 верст от Яицкого городка. Спешу туда».