Суворовец Соболев, встать в строй!
Шрифт:
«Что делать?» Вопрос топором повис над вторым взводом.
Музыкальное воспитание выматывало училище покрепче постоянных лыжных кроссов зимой. Ненависть к музыкальному взводу и его командиру, видевшему себя на сцене клуба директором Большого симфонического оркестра, подогревалась и разгоралась.
— Может, их трубы чем-нибудь забить? – робко предложил Толя Декабрёв.
— Им забьёшь, — едким голоском сразил несуразное переживание Серёга Яковлев. – Это они тебя скорее забьют. Петя-Золотой Зуб сыграет тебе колотушкой по калгану.
— Дымовушку
— А что, дымовушка – это дело, — сказал Серёга Яковлев, — и бросить можно незаметно, и клуб потом полдня будут проветривать, и Шабурко обидится, играть не захочет. А сделать просто: фотоплёнку и в бумагу замотал и поджёг.
И тут Витька, который сидел за партой, читал книгу и вроде вообще не следил за спором, вдруг приподнял голову:
— Задымить-то задымим, а вечером фильм про югославских партизан. Дыма будет, хоть топор вешай. А того, кто дымовушку подбросил, из училища попрут.
— А что, пусть в свои дуделки дудят? – возмутился Борька.
— Можно всё сделать намного проще, никому не попадёт. – И Витька поведал свой план…
— Ерунда, — сказал Серёга Яковлев.
— Это не я придумал, а где-то читал. Но в книге лимоны, а где я их возьму. – Витька взобрался на стол преподавателя и показал, что он хочет сделать.
И после этого даже Серёга согласился:
— Да, пойдёт! Только нужно занять первый ряд.
Борька Ткачёв тут же отправился договариваться с другими взводами, а Витька с Санькой спустились за селёдкой.
На лестнице они столкнулись с Чугуновым:
— Никак посылка, — спросил он, — что рыбу из дома получили?
Витька остановился и прижал пакет к груди. В этой встрече они меньше всего нуждались сейчас.
— А ну покажите, что там у вас?
Витька помедлил и решительно протянул свёрток:
— Да какая рыба, это селёдка.
— Селёдка? Будете есть? Только аккуратно. Можете идти.
Но Витька к Санькиному страху и удивлению радушно предложил:
— Угощайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, не надо, — строго отказался сержант и стал спускаться вниз.
— Ты что? – сквозь сердечный стук еле услышал свой голос Санька.
— Будет он нашу селёдку брать. Ты что, не знаешь его? Он не позволит угоститься. А потом как нас заставить драить туалеты!
— Но теперь он будет знать, кто её принёс.
— Но ты понимаешь, что мы не для себя стараемся?
— Понимаю, — сказал Санька.
Прости, Бетховен!
На концерт духового оркестра роту вёл майор Сорокин. После первой же команды «Выходи стр-р-роиться!» все высыпали на дорогу перед казармой, и командир роты, не веря такой организованности, обошёл все классы, заглянул в бытовку, туалеты, спальню. Выйдя к строю озабоченный и беспокойный, он подал команду «Становись, равняйсь, смирно, шагом марш!» не так решительно, как первую.
В клубе рота расселась по своим местам
Когда проходили по залу, Санька видел, что четвёртая рота уже в клубе, Володя сидел с краю, ближе к выходу. Он всё время беспокойно оглядывался на дверь.
Уже занял место на сцене музвзвод, его начищенные трубы блестели, золотые зубом сверкал Петя, и маленький курносый майор Шабурко находился у края занавеса и ждал своего выхода.
Наконец, прибывшая последней первая рота расселась на камчатке, и наглаженный, причёсанный, слегка взволнованный майор вышел на середину сцены, поклонился, поздоровался с залом и объявил. Майор Сорокин ещё раз внимательно оглядел свою роту.
Какое произведение будет сейчас играть музвзвод, Санька услышал. Он вдруг почувствовал своё сердце. Оно отяжелело, закаменело и, как на пружинах, забилось в груди. Казалось, что этот предательский стук выдаёт его, что он слышен командиру роты, что тот уже обо всём догадался и сейчас выйдет вперёд и скажет: «Что это вы задумали?»
Санька ещё раз приподнялся и посмотрел на вожатого. Володя оглядывался на дверь.
В это время Шабурко впервые за всё время игры своего оркестра достал лакированную палочку и взмахнул ею. Майор Сорокин сел удобнее в кресло и приготовился слушать.
И тут Витька толкнул Саньку и шепнул на ухо:
— Начали.
Сорокин не заметил этого движения.
Санька осторожно достал из кармана шинели маленький газетный свёрток и принялся его разворачивать. Казалось, шелест газеты заглушил игру оркестра, и что все сразу обернулись на него. Санька положил развёрнутую бумагу на колени, достал большие куски селёдки и хлеба и стал есть. Он думал, что все смотрят на него, и от этого солёная рыба не лезла в рот, а корка царапала горло.
Ему казалось, что ест он один во всей роте, что это бесполезно и глупо, но он знал, что там, в конце зала, сидит Володя, и ему надо помочь. Он увидел и услышал, как сбивается оркестр. Всё шло, как предполагал Витька: у музыкантов во рту от вида жующих селёдку скапливалась слюна, и они уже не могли нормально играть. Трубы фальшивили и не попадали в ноты. В зале это заметили, и поднялся смех. Шабурко, не понимая, что происходит с оркестром, беспокойно оглядывался. Майор Сорокин о чём-то догадался, встал, увидел жующий первый ряд, и Санька услышал знакомый дребезжащий голос:
— Пр-р-рекр-р-ратить, я пр-р-риказываю!
Наконец, старый сверхсрочник поставил на сцену огромную трубу.
— Не буду, — сказал он.- Это издевательство.
Трубы отложили другие, и только Петя, сглатывая слюну, ухал колотушкой в свой барабанище.
Наконец Шабурко ещё раз оглянулся, увидел жующую роту и в сердцах бросил на сцену блестящую палочку.
— Я буду писать рапорт, — и ушёл за кулисы.
Концерт был окончен. Командиры поднимали роты и выводили строиться. Седьмая шла, опустив головы. Старшеклассники смеялись, шутили и, казалось, подбадривали их.