Суженая из другого мира
Шрифт:
— Ладно, — махнул рукой эльф. — Что с дварром? Он всё-таки заговорил? Очевидно, тоже признав в тебе соплеменника? — последняя фраза прозвучала образчиком язвительности.
Вампир усмехнулся.
— Да, заговорил. Только утверждает, что наших потеряшек в Митрабарде никогда не было.
— Ты ему веришь?
— Скажем так, склонен поверить. А дварр, кстати, ухватился за версию, что наши потеряшки за порталом.
— Отличная версия, — усмехнулся Дальгондер. — Жаль, что абсолютно невозможная. Пойду гляну,
Лонгаронель спустился в подвал. Дварр сидел, кажется, в той же позе, в какой он его оставил.
— Ещё вопросы? — спросил дварр.
— Нет.
— Значит, я свою часть уговора выполнил. Теперь твоя очередь.
58-2
Дварр поднялся на ноги, в последний раз посмотрел на вампира и закрыл глаза.
Ещё пару часов назад Лонгаронель убил бы его не задумываясь. Но теперь рука почему-то не поднималась. Что его останавливало – он и сам не понимал.
— Ну чего ты тянешь? — не выдержал-таки дварр. — Думаешь, умирать легко?!
— А ты никогда не задумывался, что те, кого убивал ты, тоже не хотели умирать?
Дварр открыл глаза:
— Нет.
— Хм. Потрясающий в своей откровенности ответ, — хмыкнул Лонгаронель. — И тем не менее думать никогда не лишне.
— Бог создал унков, чтобы мы могли творить свою магию.
Вампир чуть не рухнул при этом его заявлении. В первую очередь от того, что меньше всего ожидал наличия у дварров какой-либо религии. Хотя, с другой стороны, ожидать как раз следовало. Впрочем, тем, что этим скотам всё же требовались оправдания своим зверствам, он всё равно был удивлён.
— Кто тебе сказал такую глупость? — вопросил Лонгаронель, едва сдерживая смех.
— Так написано в Священной Книге.
— ...Сочинённой вами же. Но оставим богословские споры. Скажи, почему, когда ты соглашался отвечать на мои вопросы, даже не попытался выторговать себе жизнь?
— Не было смысла. Мне всё равно некуда идти.
— Который уже раз я слышу эту фразу – мне теперь некуда идти. Какой всё-таки замечательный у вас мир, — мрачно усмехнулся вампир. — Но тебе-то, одному из его хозяев, почему вдруг некуда податься?
Дварр окатил его каким-то мрачно-больным взглядом:
— Ладно уж, удовлетворю твоё любопытство напоследок. Очевидно, ты не знаешь наших законов. Клан, потерявший в бою две трети своих членов, подлежит расформированию. А выжившие становятся золо. Данное слово тебе тоже незнакомо?
Лонгаронель помотал головой.
— Золо – фактически та же подпитка, только их не убивают. Это наказание за слабость. Дварры не прощают слабости! Но я не хочу всю жизнь сносить пытки и унижения. Поэтому выбрал смерть. По-моему, логичный выбор.
— Вот, значит, как... — Лонгаронель был немало удивлён таким оборотом. — А я-то подумал, что это тебя известие о гибели родных
— Нет. А что, должно было? — на лице дварра не отражалось вовсе никаких эмоций, как не было их и в его голосе.
— Ну, лично я переживал, когда погибли мои родители. Мне они до сих пор иногда живыми снятся. Просыпаюсь, понимаю, что это только сон... и сердце сжимается до боли.
— Глупые привязанности – это для унков.
— А у тебя, значит, нет привязанностей?
— Нет.
Ну вот этот урод и подписал себе смертный приговор! Лонгаронель уже был готов послать в него смертоносный заряд энергии. Однако дварр продолжил:
— В детстве отец каждый день избивал меня до полусмерти, пока я не научился ненавидеть всех и каждого. В первую очередь – его самого.
— А мать?
— А мать учила меня, как доставлять жертве наибольшие страдания, как её резать. Учила на моей собаке – единственном близком мне существе. Почему я должен переживать из-за их смерти? Или из-за смерти моего старшего брата, впервые изнасиловавшего меня, когда мне исполнилось десять?
— Да вы просто больные... — в шоке покачал головой Лонгаронель.
Он медленно двинулся к лестнице, а по ней взлетел уже бегом, чувствуя, что больше не может здесь находиться, что ему просто необходимо немедленно глотнуть свежего воздуха.
Затворив за собой дверь в подвал, вампир прислонился к ней спиной, переводя дыхание. Не от быстрого подъёма – его трясло от услышанного!
Теперь понятно, каким образом дварры воспитывают себе подобных... исключая любые привязанности, вытравливая, выжигая калёным железом всё доброе в детях.
Только, несмотря на то, что дварр повествовал обо всём абсолютно ровным тоном, Лонгаронель был просто уверен, что ему было больно от этих воспоминаний. Очень больно! Особенно, когда говорил о собаке. Как видно, та была единственной его отдушиной, единственным, от кого он видел тепло.
Перед мысленным взором вампира, как наяву, встала несчастная окровавленная псина, её полные дичайшего страдания глаза и застывший в них немой вопрос «за что?». Почти сразу абстрактная собака почему-то превратилась в их с Эльджетой Лорди. А рядом сглатывал слёзы похожий на пленного дварра мальчик.
И Лонгаронелю нестерпимо захотелось пойти перебить весь Митрабард второй раз.
Но возвращаясь к дварру...
Да, свою семью тот реально ненавидел. Только в чём-то семейка, наверное, всё-таки не доработала – раз он ещё способен чувствовать боль. И церковь их тоже не доработала – не стал ведь он с пеной у рта доказывать, что всё реально устроено именно так, как гласит религия.
Глава 59
Лонгаронель пошёл на кухню, наложил в миску мяса с какими-то местными овощами и вернулся в подвал.