Свадьба на Рождество
Шрифт:
– Не говори глупости, идем в дом. – Егор взял ее за руку и повел за собой.
Взглянув на Софью Петровну, Ксения поняла, как нелегко быть матерью взрослого сына. Чувствуя общее напряжение, бедная мама Соня старалась разрядить атмосферу, но не знала, как это сделать, и выглядела растерянной. Леля вела себя с ней вежливо, но холодно. Ксении было жутко неудобно перед всеми, и посему она тут же предложила освободить Лелину комнату. Неожиданно ей на помощь пришла Анька, пожелавшая уступить свою спальню. «Пусть Ксюша ночует в моей комнате, а я могу прекрасно разместиться в библиотеке!»
Проходя мимо Егора, Анька выразительно подмигнула ему, и нарочито громко, чтобы слышала Леля, сказала:
– Надеюсь, братик, завтра здесь не заведется еще одна девушка? А то этой бедняжке достанется только собачья будка.
В комнате Ани Ксении понравилось даже больше, чем в Лелиной; здесь на всем чувствовался отпечаток личности хозяйки. Большой шкаф с книгами составил бы честь и взрослому человеку, а уж пятнадцатилетней девочке тем более; внушительная стопка книг стояла прямо у кровати, подтверждая, что их активно читают. Увидев примостившуюся на столе печатную машинку, Ксения радостно охнула:
– Это же «Ундервуд!»
Анька горделиво кивнула:
– Если честно, я обожаю древности! Мне почему-то кажется, что моя машинка с историей, и на ней раньше стучал какой-нибудь писатель или поэт где-нибудь в Америке тридцатых годов. Ее мне подарил Егор. Он как-то спросил, чтобы я хотела получить на день рождения, я пожелала раритетный «Ундервуд», и ему пришлось раскошелиться. – Анька с любовью коснулась черных клавиш. – Да, на такой машинке не станешь печатать ерундовые тексты…
Ксения поинтересовалась, что печатает Аня.
– Стихи, – лаконично сказала девочка и, не вдаваясь в детали, перевела разговор на другую тему.
Внимание Ксении привлек внушительный этюдник, коробки с красками, а главное – картины на стенах.
– Ты рисуешь?
Аня смущенно кивнула.
– С пяти лет занимаюсь в изостудии. Говорят, рисовать я научилась раньше, чем говорить.
Аня рассказала, что в младенчестве, ползая среди огромных листов ватмана с чертежами мамы Сони, разбросанных по квартире, она развлекалась тем, что разрисовывала их. Пока Ксения восторженно разглядывала Анины творения – да тут, кажется, настоящий талант! В ее картинах было много света, воздуха, они дышали и жили. Аня часто рисовала море. Ее море было разным – пронзительно-синим, ласковым и радостным в безмятежный летний день, свинцовым, мятежным и грозным в шторм, волшебным, аквамариново-розовым в час заката, серебристым полнолунной ночью, и везде – очень большим, таким, что, кроме него, уже ничего не было нужно. А еще Анька часто рисовала сад мамы Сони, где тянулись к солнцу рододендроны, ветер раскачивал куст акации, а по дорожкам бродили коты.
– А я не умею рисовать, – призналась Ксения.
– Совсем?
– Абсолютно. Если нарисую кота, его никто не отличит от собаки, или вообще от дяденьки, – Ксения улыбнулась. – А вот у тебя настоящий талант!
Анька пренебрежительно махнула рукой (ах, оставьте, в глаза хвалят только дураков!):
– Мне нужно много учиться. Кстати, Егор советует после школы поступать в Академию художеств.
– А ты этого хочешь?
– Не знаю. Боюсь представить, что нужно будет уехать отсюда, жить в чужом городе, далеко от моря, – Анька вздохнула. – Не знаю, смогу ли привыкнуть… Вон Егор до сих
Дверь распахнулась, и в комнату шмыгнул огромный котяра. Аня потрепала его за ухом, и зверь, замурчав, как трактор, расположился на диване.
Ксения подошла к стеллажу, уставленному моделями парусников и самолетов.
– Их когда-то собирали отец с Егором. – Аня взяла в руки изящную бригантину. – В детстве Егор был помешан на море и самолетах, и никак не мог выбрать, кем ему быть – моряком или летчиком. А потом они с Владом решили стать пиратами, учили морзянку, рангоут и такелаж корабля, изучали географические карты и всерьез думали удрать из дома.
– Нормальная мальчишеская мечта! – улыбнулась Ксения.
– Да уж, только потом Влад почему-то стал бизнесменом, – с горечью заметила Аня. – Он так изменился за эти годы, просто не узнаю его…
Ксения стала разглядывать фотографии, висевшие на стенах: мальчишки в лодке, маленькая Анька на руках у мамы Сони, юный Егор в обнимку с огромной собакой. А над кроватью большая фотография…
– Это Влад? – спросила Ксения.
Анька покраснела и нехотя буркнула – да. По ее реакции Ксения поняла, что тут какие-то девичьи секреты, дело деликатное, а потому лучше перевести разговор на другую тему. Она поинтересовалась, зачем у Ани посреди комнаты висит боксерская груша. Анька тут же принялась убеждать, как хорошо снимать стрессы с помощью бокса. Не переставая молотить грушу, она вдруг, без всякого логического перехода, поинтересовалась у Ксении, понравилась ли ей Леля. При этом Анька так душевно шмякнула грушу, что у Ксении не осталось никаких сомнений относительно того, какой ответ от нее ждут.
– Леля? Не знаю, я ее видела всего ничего, – дипломатично ответила Ксения.
– Бывает и пяти минут достаточно, чтобы понять о человеке главное, – фыркнула Аня. – Можно ли быть большей обезьяной, чем эта Леля?!
Ксения удивленно воззрилась на Аню – о чем это она? Тогда Аня рассказала ей про некую теорию, согласно которой все люди условно делятся на обезьян и панд. Суть в том, что обезьяны озабочены только тем, чтобы производить впечатление на окружающих, а панды естественны, для них самое важное – быть. Исходя из этой теории наше время – это, конечно, время обезьян, все стремятся казаться тем, чем не являются.
– Лично меня эти обезьяны уже достали, – хмыкнула Аня. – И мне бы не хотелось, чтобы в моей семье завелась такая, как Леля! Они с Егором совершенно не совпадают!
Ксения улыбнулась – согласно Анькиной теории, и мама Соня, и Егор, и, разумеется, сама Анька были пандами; кстати, может, именно поэтому ей с ними так легко?
– Не понимаю, как Егор не видит, что она вся насквозь фальшивая! – Анька состроила уморительную рожицу, изображая Лелю. – Она когда говорит, так театрально закатывает глаза, словно играет роль!
– Ань, а что если ты к ней предвзято относишься? – осмелилась предположить Ксения.
Аня промолчала, но это угрюмое молчание отнюдь не было знаком согласия.
– Кстати, я уверена, что коса у нее не настоящая, – добавила Аня после паузы, – наверняка шиньон! А вот скажи, тебе не кажется, что с ее лицом что-то не так?
– Не знаю, разве что оно очень красивое.
– Да нет, – сморщилась Аня, – оно какое-то ненатурально худое. Может, она удалила коренные зубы?
– Что?!