Свадьба вампира
Шрифт:
Арбенин
(смотрит на часы)
Так скоро? Нет еще.
Осталось полчаса.
«Маскарад». Лермонтов.
(Тетрадь Драмы)
Ненасытные провинциалки превратили меня в инвалида труда. Мне было плохо. Бледный, худой, не выспавшийся, я шатался по квартире и с дрожью вспоминал ночь минувшую. Дело дошло до того, что без отвращения и ужаса я не мог приблизиться к собственной кровати. Каждая женщина
Итак, профессионального альфонса из меня не вышло. Необходимо подвести итоги, чтобы смело выбирать путь грядущий. И положил я нравственность свою на мраморный стол, взял скальпель и провел вскрытие. Каковы перемены? О, ужас! Я стал циничен. Даже одна женщина способна вытоптать душу, а когда их много? Будьте уверены, даром денежки никто не платит. Но нет худа без добра! Я стал вынослив, как мул в горах или верблюд в пустыне. Постельная каторга выработала иммунитет, нечто вроде автопилота. Я научился отдыхать прямо во время акта, иногда даже дремал. Как говорится, солдат спит, а служба идет. До анекдотов доходило. Однажды сплю, вижу, немцы окружают. Я их из автомата – не помогает, гранатами – лезут, собаки. Встал в полный рост, заорал и в рукопашную. Самого здорового повалил и метелю его, метелю. А он трепыхается, мерзавец, бока мне царапает. Сука! И как хрястну его по морде. От всей страны нашей врезал. Тут он и заверещал, друг сердечный, жутко так. Я-то проснулся, а фашист голой женщиной обернулся. Конфуз. Со временем я оценил автопилот по достоинству.
Короче говоря, прекрасные провинциалки начисто уничтожили мою нравственность, зато развили технические и деловые навыки, своего рода, школа менеджеров. И стал я наблюдать жизнь глазами профессионала. Шел по проспекту, а мне казалось – по саду-огороду. Смотрел на хорошеньких женщин, а видел – дойных коровок. Говорил изысканный комплимент, а мысленно уже за титьки дергал, молочко доил. И ничего поделать-то не могу! Она еще по улице идет, меня знать не знает, а на самом деле, уже лежит. Только приостановилась и улыбнулась, а я уже прикинул, каким способом она больше любит. И так все время, в том и беда. Кошмар какой-то. Хобби стало второй натурой, хобби достигло мастерства. Весь процесс обольщения, от первой улыбки до постельного вздоха, я укладывал в час-полтора. Поначалу мне нравилось знакомиться, наблюдать, как холодные глаза зажигаются любопытством, я запоминал черты лица незнакомого, будил страсть, и она меняла эти черты, происходило чудо, лицо чужое становилось близким. Самое забавное, что в сексе я вовсе не стремился к общепринятому финалу. Выработав привычку экономить, я часто вспоминал о себе на третьем или четвертом дубле, иногда на другой день и совсем на другой женщине. Получался парадокс. Я возводил женщину на пьедестал и творил из нее божество. Но едва богиня входила во вкус, как пьедестал оборачивался эшафотом, а ласковый раб – палачом. И все равно. Даже в роли жертвы они бывали благодарны, а некоторые умудрялись влюбиться. И в этом нет ничего удивительного!
Женщины всегда любили и будут любить тех, кто заставляет их страдать, испытывать всю гамму переживаний, от тщеславия и восторга до уничижения и ненависти, потому и обожают всяких негодяев. Превратившись в матерого кота-профессионала, я с усмешкой вспоминал добрых провинциалок, молодость, которая отошла вместе с ними, и свой первый кризис. Еще не поздно было стать примерным семьянином, нарожать детишек, обернуться честным тружеником, трясущимся над каждой копейкой, и с утра до вечера мечтать об одном: поскорей бы эта советская власть кончилась. Но я предпочел другой путь. Жестокая борьба за рынок, когтистая лапа рэкета, мир отпетых негодяев и продажных женщин, авантюры за гранью закона наложили на меня суровый отпечаток.
– Девушка, милая! Как же так? Скоро свадьба, а мы не знакомы, – я обратился к стройной брюнетке лет двадцати, стоящей на обочине в ожидании такси. Был теплый летний вечер, я решил устроить себе выходной.
– I don’t understand, – и она отвернулась.
Услышав такой наплевательский ответ, я несколько опешил.
– Ты что, сучка. Американка, что ли?
Я знал, что она не выдержит, а если иностранка – не поймет, интонация была дружелюбной. Последовал обратный поворот, стрельнула глазами. Не ожидала хамства от приличного на вид гражданина.
– Какой чудный вечер… – томно начал я, льстиво улыбаясь.
– Отвали, козел, – оборвала мою песнь «иностранка».
– I don’t understand, – не растерялся я, и посмотрел бесцеремонно, как бык Буян на корову Машку, даже облизнулся. В ответ она презрительно фыркнула.
– Тебя как зовут, крошка, – я едва удержался, чтоб не хлопнуть ее по симпатичному заду. – Новенькая? Что-то не припомню.
– Я тебя тоже не припомню, – бровки у нее встопорщились.
– Меня зовут Валера, – мое лицо смягчилось, давая понять, что разговор неофициальный, никто ее в багажник засовывать не собирается. – А тебя?
– Илона, – представилась она, взгляд оставался настороженным. Интуиция ей подсказывала, что меня следует опасаться. Тут она заметила приближающееся такси и поспешно взмахнула рукой. От меня так просто не отделаешься. За ее спиной я сочинил зверское лицо, и посмотрел на водителя. Чуть притормозив, машина рванула прочь. Таксист оказался знакомым, вот ему со мной, действительно, связываться опасно. Для души, не для работы. Студентка?
– Илона, не сердитесь. Дело в том, что я давно вас искал…
Тут я нарочно замешкался. Женщины чувствуют интонации, через них угадывают содержание и составляют образ, которому верят или не верят, а говорить можно что угодно. В замешательстве я вытащил пачку фирменных сигарет, выронив при этом десяток хрустящих купюр. В отличие от таксиста, она моего настоящего лица не видела и, когда повернулась на голос вполне безопасный, десятирублевки красными птичками уже порхали в воздухе. Не обращая на деньги внимания, я щелкнул зажигалкой. Заинтригованная не столько вступлением, сколько внезапной переменой в голосе, студентка с любопытством наблюдала. Три струны! Любопытство, жадность и порок.
– В общем, люблю. Много лет люблю, – заворковал я, как голубь на помойке.
Чушь и глупость. Какие много лет? Неважно. Она думает, что я несу вздор, потому что потерял соображение, красота сводит с ума. В это они верят сразу, это их катехизис, молитвослов, способ существования. Признание получилось нелепым и потому убедительным.
– Даже так? Приятные новости, – на прехорошеньком личике отразилось сомнение, белоснежные зубки матово блеснули, зато зеленый огонек такси проплыл мимо нас незамеченным. Это радует и окрыляет, вдохновляет на подвиги. Куда без женщин? Жить не интересно.
– Мучился, мучился, и вот, решился. Посвятить вам жизнь…
Алые паруса, заморские принцы и несметные богатства мерещатся им с пеленок и до гробовой доски. Если не скупиться на комплименты, из женщин можно веревки вить или до нитки обобрать, кому что нравится. Мы стояли на краю тротуара, как над пропастью. Гудели машины, звенели трамваи, а мы пребывали в другом измерении. Деньги валялись под ногами, а нам было наплевать. Романтический удар достиг цели, леди к джентльмену прониклась симпатией. Какой-то мужик шел мимо и, уловив нашу лирическую отвлеченность, замедлил ход и потянулся к червонцу, отлетевшему чуть в сторону. Я не реагировал. Мало ли, человеку бумажка понравилась, многие люди этикетки собирают, марки коллекционируют или значки. Кому червонцы нравятся, бывает.