Свадьба

Спаркс Николас

Но потом, когда официант удаляется с заказом, оба не произносят ни слова. Они молча пьют и смотрят в окно в ожидании еды. Они могут еще обменяться парой слов с официантом – например, попросить кофе, – а затем немедленно погружаются в собственные мысли. В течение всего вечера они сидят, как посторонние, которые случайно оказались за одним столом. Создается впечатление, что наслаждаться обществом друг друга для них слишком большое усилие.

Может быть, это преувеличение, но порой я задумывался, что доводит людей до такой жизни.

И теперь, когда Джейн уехала в Нью-Йорк,

меня вдруг посетила мысль о том, что мы, вероятно, катимся в ту же пропасть.

Встречая жену в аэропорту, я ощутил странное волнение, Это было неприятное чувство, и я с облегчением увидел мимолетную улыбку на лице Джейн, которая шла ко мне, Я забрал у нее чемодан и поинтересовался:

– Как поездка?

– Все хорошо, – улыбнулась Джейн, – Понятия не имею, отчего Джозефу так нравится Нью-Йорк. Там слишком шумно. Я бы не выдержала.

– Ты рада, что вернулась?

– Да. Только очень устала.

– Не сомневаюсь. Путешествия – это утомительно.

Мы помолчали. Я взял чемодан в другую руку.

– Как поживает Джозеф?

– Хорошо. Кажется, он слегка поправился с тех пор, как мы видели его в последний раз.

– Неужели в его жизни не происходит ничего необычного?

– В общем, нет, – ответила Джейн. – Он много работает. Такова уж его натура.

В ее голосе прозвучала непонятная грусть. Я задумался и тут же заметил юношу и девушку, которые обнимались и целовались с таким пылом, словно не виделись много лет.

– Хорошо, что ты снова дома, – сказал я.

Джейн взглянула на меня и перевела взгляд на багажный транспортер.

– Конечно.

* * *

Таково было положение дел год назад.

Хотелось бы мне сказать вам, что все наладилось сразу же после возвращения Джейн, но, увы, нет. Жизнь продолжалась, как и прежде, мы существовали сами по себе, один ничем не примечательный день сменялся другим. Джейн, в общем, не сердилась, но и счастливой не выглядела, а я понятия не имел, что предпринять для изменения неприятной ситуации. Как будто между нами незаметно выросла стена равнодушия и отчуждения. В конце осени, спустя три месяца после годовщины, я стал серьезно задумываться о будущем наших отношений. Я даже решился на разговор с тестем.

Если бы вы знали Ноя Кэлхоуна, то поняли бы, отчего я в тот день отправился к нему. Они с женой Элли перебрались в Крик-Сайд, в дом престарелых, одиннадцать лет назад, в сорок шестую годовщину брака. Я не удивился, не застав Ноя в комнате. Чаще всего, когда я его навещал, он сидел на скамейке у пруда. Я выглянул в окно, чтобы удостовериться.

Даже издалека я без труда его узнал – пряди седых волос, слегка развеваемые ветром, сутулые плечи, светло-синий свитер, который недавно связала для него Кейт. Ему было восемьдесят семь – вдовец с изуродованными артритом руками и слабым здоровьем. В кармане Ной носил пузырек с нитроглицерином и страдал от рака простаты, но куда сильнее врачей беспокоило его психическое состояние. Несколько лет назад они вызвали нас с Джейн и мрачно сообщили, что Ноя мучат галлюцинации. Я, впрочем, не особо поверил. Полагал,

что знаю старика лучше, чем кто бы то ни было, и уж точно лучше, чем врачи. Не считая Джейн, Ной был моим самым близким другом; когда я увидел его одинокую фигуру, то немедленно вспомнил все, что ему пришлось пережить.

Его собственный брак завершился пять лет назад, хотя циники, наверное, скажут, что это произошло куда раньше. В последние годы жизни Элли страдала от болезни Альцгеймера, чертовски неприятного недуга. В конце концов, что представляют собой люди без воспоминаний и иллюзий? Наблюдать за течением болезни было все равно что смотреть фильм о неизбежной трагедии. Нам с женой приходилось нелегко, когда мы навещали родителей, Джейн хотела запомнить мать другой, какой она была прежде, и я никогда не принуждал ее ездить к ней чаще, потому что мне самому становилось больно. А Ною было тяжелее всех.

Но это уже другая история.

Выйдя из комнаты, я направился во двор. Утро выдалось прохладное, даже для ноября. Листва блестела в косых лучах солнца, в воздухе слабо пахло дымом. Это было любимое время года Элли, и я всем сердцем ощутил, как одинок Ной. По своему обыкновению, он кормил лебедя; я подошел и поставил пакет около скамейки. В нем лежали три буханки хлеба. Ной всегда просил привезти ему одно и то же.

– Здравствуйте, Ной, – сказал я.

Я понимал, что вполне могу называть его папа, как Джейн называла моего отца, но отчего-то мне было неловко, и Ной не настаивал.

Он обернулся при звуках моего голоса.

– Привет, Уилсон. Спасибо, что заглянул.

Я положил руку ему на плечо.

– Как поживаете?

– Могло быть и лучше. – Ной лукаво ухмыльнулся. – Хотя, впрочем, могло быть и хуже.

Именно этими фразами мы неизменно обменивались при встрече. Ной похлопал по скамье рядом с собой, я сел и взглянул на пруд. На его поверхности хаотично плавали опавшие листья, в воде отражалось безоблачное небо.

– Я хочу кое-что у вас спросить, – начал я разговор.

– Что? – Ной отломил кусок хлеба и бросил в воду. Лебедь быстро подцепил его клювом.

– Насчет Джейн, – добавил я.

– Джейн… – пробормотал он. – Как она поживает?

– Хорошо. – Я заерзал, почувствовав себя неуютно. – Она как-нибудь заглянет к вам.

В последние годы мы частенько навещали Ноя то вместе, то порознь. Интересно, о чем они говорили без меня.

– А дети?

– У них тоже все в порядке. Анна пишет статьи, Джозеф наконец нашел квартиру. Где-то в Куинсе, рядом с метро. Лесли отправилась на выходные в горы с друзьями. Она отлично сдала экзамены.

Ной кивнул, не спуская глаз с лебедя.

– Ты счастливчик, Уилсон, – сказал он. – Тебе повезло, что все они выросли прекрасными людьми.

– Конечно.

Мы помолчали. Если смотреть вблизи, морщинки на его лице напоминали ущелья, а сквозь истончившуюся кожу рук виднелись вены. В парке никого, кроме нас, не было. Холод загнал обитателей Крик-Сайда в дом.

– Я забыл про нашу годовщину, – вдруг сказал я.

– Э?

– Двадцать девять лет.

– Хм…

Было слышно, как шелестят на ветру сухие листья.