Свадьбы не будет, Светлый!

Солейн Анна

— Конечно, внесешь, — говорил Лайтвуд, но у него лицо было такое довольное, такое ехидное… слов просто не было.

Убила бы! Уж не он ли нашептал Алистеру внести в ковен такое предложение? Конечно, тот был темным, а Лайтвуд — светлым, но… у нас было больше общего, чем можно было подумать на первый взгляд. Да и связей между темными и светлыми становилось все больше.

Я уже начала было продумывать, какую бы такую пакость учинить, чтоб Лайтвуд не выглядел таким довольным, но тут все разрешилось само собой.

— То есть как, —

медленно проговорил Лайтвуд, глядя на испуганного Сэмми, — то есть как это — ты не хочешь быть Верховным светлых? Ты мой старший сын! Ты Лайтвуд! Конечно, ты хочешь! Это твоя судьба!

День был солнечным, лето катилось к закату. Сэмми наконец (не без моей поддержки) нашел в себе силы поговорить с Лайтвудом о том, о чем собирался поговорить с ним весь последний год.

Лайтвуд от разговора был откровенно не в восторге. Он сидел за рабочим столом в кабинете, напротив стоял Сэмми, а я — сидела в углу и делала вид, что вышиваю, потому что не могла пропустить такое зрелище.

— Но разве я не могу выбирать? — дрожащим голосом спросил Сэмми, умудряясь одновременно и краснеть, и бледнеть, и решительно хмуриться. — Ты говорил, что нужно всегда идти вслед за сердцем! Отец!

— Правильно. И твое сердце указывает тебе тебе путь Верховного! Вот туда и иди!

— Н-н-но отец! — выпалил Сэмми, сжимая кулаки.

— Никаких но. Забудем этот разговор.

— Медея! — Сэмми обернулся ко мне. — Скажи ему!

Ничего себе заявочки.

— А что — Медея? — пожала плечами я, разглядывая свой маникюр. — Сэмми, сколько раз тебе говорить, я твоя мачеха! Моя работа — делать твою жизнь хуже, а не лучше.

Он закусил губу, голубые глаза повлажнели. Закатив глаза, я продолжила:

— Вот ты хочешь, чтобы я сейчас сказала твоему отцу, что если он будет тебя принуждать, то толку все равно не выйдет? Что ты или сделаешь по-своему, или смиришься с тем, что приготовил для тебя отец, но в любом случае его возненавидишь? Что сломаешь себе жизнь? Что натворишь бед, став Верховным без желания? Что сломаешь и свою жизнь, и чужие? Что сопьешься, может быть? Что, вполне возможно, он тебя больше не увидит, если будет упрямиться? Ты хочешь, чтобы я это сказала? Нет уж. Я тебе что, светлая? Ты меня с кем-то спутал, дорогой. Выгребай сам.

Лайтвуд тяжело обернулся ко мне и пробормотал что-то вроде: “Угораздило ведь жениться”. А потом посмотрел на Сэмми. Встал и наклонился вперед, упираясь руками в стол.

— Ну хорошо, — процедил он. — Допустим. Ты не хочешь быть Верховным светлых. Возмутительно. Ну ладно. Но кем ты хочешь быть?

— Я… — Сэмми опустил взгляд.

— Ты? — поторопил Лайтвуд спустя минуту.

Я затаила дыхание.

— Да мало ли! — краснея, произнес Сэмми. — В мире столько всего! Путешествия, наука… музыка, в конце концов.

— Музыка? — выгнул бровь Лайтвуд. — Ты отказываешься от того, чтобы когда-нибудь стать Верховным, ради музыки? У нас пианино на первом этаже стоит,

иди играй. Кто против?

— Я не об этом! — вспыхнул Сэмми. — Я просто… хочу выбора, понимаешь?

— Выбора? — Тоном Лайтвуда можно было забивать гвозди. Он сел и закрыл рукой лицо. Голос звучал глухо, когда Лайтвуд заговорил: — Ты хочешь выбора. Ага. И что же ты будешь со своим выбором делать?

— Не знаю! Что угодно! Может… попутешествую. Или… поживу немного при дворе.

— При дворе? — Лайтвуд посмотрел на Сэмми через щель между пальцами. — Ты хочешь пожить при дворе? Зачем тебе туда? Там одни лизоблюды и бездельники.

Сэмми покраснел, как помидор.

— Ну… не все же. Почему сразу… Нормальные тоже есть… И его величество давно предлагал.

— Что он тебе предлагал? — нахмурился Лайтвуд, всматриваясь в лицо Сэмми.

Сэмми стал еще краснее, хотя краснее, кажется, было стать невозможно.

— Присоединиться к нему… к его двору... Там можно было бы заняться… наукой. Или… музыкой. Или искусством. Путешествовать… Делать другие… вещи. Много чего делать.

Сэмми замолчал, опустив взгляд. Щеки у него были такими красными, что я еле сдерживала смех. Только переводила взгляд с него на Лайтвуда, затаив дыхание.

— Триединый, — наконец выдавил Лайтвуд, откинувшись на спинку кресла. — Я начинаю понимать мою мать.

— Что? — переспросил Сэмми.

— Иди отсюда, — махнул рукой Лайтвуд. — И… собирай вещи. И пиши! А то уши надеру и тебе, и твоему выбору, не посмотрю, что… В общем! Ты меня понял! Трединый, — проворчал Лайтвуд, когда счастливый Сэмми обнял сначала его, потом меня, а потом вынесся за дверь. — Триединый, это слишком. Бенджамин… Он совсем не предназначен для того, чтобы быть Верховным, слишком импульсивный. Хотя… он добрый мальчик. Это многое значит.

Я уткнулась в шитье. Не буду ему говорить, что Бенджамин недавно сам превратил Билли Брайта, который доставал его в школе, в картофелину — и без моей помощи! Ну и про то, что Бенджамин слишком уж интересуется темными гримуарами, тоже не буду говорить.

Вдруг все еще обойдется?

И вообще — я здесь не причем!

— Медея, — позвал Лайтвуд.

— Да, дорогой?

Он встал и подошел ко мне.

— Ты ведь никогда не вышиваешь. Знала, что Сэмми хочет мне сказать? Пришла насладиться?

— Не понимаю, о чем ты.

— Или проследить, чтобы я не наломал дров?

— Ты подозреваешь меня в добрых намерениях? — я приложила руку к груди. — Вот уж не думала, что услышу такое от мужа. Ты ранил меня в самое сердце.

— Скажи еще, что это не ты устроила Ребекке и Готфриду случайную встречу.

Разумеется, я. Но намерения у меня были самые зловредные: я хотела, чтобы Ребекка снова упала с головой в свои... приключения и потеряла покой. Могу я сделать подарок свекрови или нет, в конце концов? Ребекка меня до сих пор недолюбливала, не хотелось ее разочаровывать.