Свадьбы
Шрифт:
Рассказывал меддах сказки, веруя в чудеса, рассказывал от своего имени, будто с ним все это приключилось, напророчил.
Отныне он был властелином таинственного дворца.
Прежний мир, многолюдный и многотрудный; остался за пятиметровой глухой стеной. Все окна дворца смотрели на море. Дворец стоял на самом краю скалы, казалось, он вырос из нее. Два зеленых сада цвели в боковых галереях. Маленькие фонтаны целый день звенели в этих садах. Посреди главной залы был бассейн с голубой водой. Стены бассейна были выложены перламутром и огромными розовыми
Спальня меддаха - розовая, как утро; стены розовые, потолок розовый, светильники под розовыми китайского фарфора колпаками.
Па диване мог уместиться хороший базар - спи хоть вдоль, хоть поперек, катайся из края в край, коли охота. В спальне ни одного окна, дверь не открывалась, а отодвигалась. Возле широкой стены по краям две золотые курильницы.
Слуги в доме все немые. Это были старые мужи-греки, которым не надо приказывать, они угадывали желания, исполняли их и исчезали, будто тени под солнцем полудня.
129
Роскошь напугала меддаха, он боялся притрагиваться к вещам - все они из золота, серебра, все усыпаны драгоценными камнями. Обед ему подали из сорока блюд. Потом заиграла веселая музыка. Меддах устал думать о чуде, пошел в спальню, разделся догола, музыка стала баюкающей, и он уснуя.
Проснулся от мелодичного шелеста. В отодвинутую настежь дверь парами входили темнокожие женщины. Они несли высокие серебряные светильники. Поставили светильники вдоль стен, поклонились меддаху и ушли.
Меддах понял, что теперь должно совершиться то самое чудо, ради которого его доставили во дворец.
За стеной ударили маленькие барабаны. Меддах устремил глаза на открытую дверь, в темноте блеснул огонь, и теперь уже не черные, а желтые женщины внесли большую курильницу в виде двенадцатиглавого морского дракона. Все двенадцать голов исторгали голубой яд, от которого мир терял очертания, и все в этом мире: дом, кровать и сам ты - становилось бесконечным и бессмертным.
На смену желтым явились белые гурии. Они постелили от глухой стены до ложа золотую дорожку. Это было самое настоящее золото - тонкий металлический лист.
– О аллах! Дай мне досмотреть этот сладчайший сон, - сказал себе меддах.
И увидел: идет к нему златокудрая пери с золотым кубком.
Он потянулся к пери, но она улыбнулась, покачала головой и жестом пригласила осушить кубок.
Он выпил нечто холодное, но это холодное обожгло ему грудь. Меддах зажмурился. И в тот же миг грянул гром, комната опустела, дверь задвинулась, но теперь зашевелилась стена.
“Меня опоили зельем!” - подумал с ужасом меддах.
Стена наполнялась светом, и когда этот свет стал ослепительным, там, за прозрачною стеною, возникла черноволосая красавица. Она подняла руки, отбросила прочь занавеску, словно на этом месте никогда и не бывало каменной стены, и сошла на золотую дорожку.
Золото под ногами горбилось, разбрызгивая лучи.
Женщина подошла к ложу, взошла на него и опустилась рядом с меддахом.
“О аллах!
– пронеслось в его
– Может быть, я уже в раю? Может, я не заметил, как меня убили?”
– Люби меня!
– сказала меддаху женщина.
Когда она уходила по золотой дорожке в стену, меддах испугался, что больше не увидит ее, вскочил.
– Скажи мне, кто ты? Где искать тебя?
– Я сама приду к тебе. Меня зовут именем умершей богини. Я Афродита.
*
Меддах проснулся с тяжелой головой и больной совестью. Все, что совершилось ночью, если это только совершилось, а не привиделось, - было дьявольским грехом.
Меддах лежал не открывая глаз, вспоминая подробности чудовищно лживой ночи. Открой глаза - и увидишь себя обобранным в какой-нибудь яме.
А может, лучше не просыпаться?
Так и есть!
Меддах открыл глаза и обомлел: он совершенно голый. Встряхнулся и увидел все ту же царственную спальню.
Отодвинулась дверь, слуга, кланяясь, принес одежды, шелковые, усыпанные драгоценными камнями.
Удалился пятясь.
– Значит, я не сплю, - сказал меддах громко.
Облачился в драгоценные одежды. Они были удобные,
ласкали тело.
Снова отворилась дверь, и уже другой слуга принес серебряный таз и воду в золотом сосуде.
Меддах умылся.
Вода была холодная.
“Нет, я не сплю”, - согласился он с чудом, которое произошло с ним, и решился на последнее испытание.
Он отослал слугу и стал молиться. Он молил аллаха разрушить чары волшебства. Молился страстно, пока не упал лицом на ковер, ожидая грохота, разрушающего дворец дьявола, но вместо этого за стенами спальни родилась неведомая музыка.
– О аллах!
– закричал счастливец.
– Я благодарю тебя за счастье, которым ты наградил меня, недостойного, в этой земной жизни. Я не знаю, чем я заслужил свое счастье, но это ведомо тебе, великий аллах, и я отдаю себя во власть твоего непознаваемого промысла.
Потекли чередой сладкие дни и ночи.
$ ^ $
И вскоре меддах обнаружил: та, что сходила к нему со стены, - женщина не молодая, у нее жирный живот и крашеные волосы.
Однажды он осмелился спросить ее:
– Ты сказала, что тебя зовут Афродита, но кто ты?
Она засмеялась.
– Тебе плохо со мной?
– О нет!
Она засмеялась пуще.
– Тогда зачем тебе знать, кто я? Наслаждайся, человек!
А наслаждаться было труднее и труднее.
Меддах привык к людям, но теперь вокруг него людей пе было, были слуги с вырванными языками.
Прошло время, и он настолько осмелел, что целыми днями изучал стену, из которой являлась к нему его пожилая богиня. Раньше он эту стену обходил стороной, а теперь ощупывал ее пядь за пядью, выискивая секрет. Ему хотелось в чайхану, в город, но он знал: стоит об этом попросить богиню, как случится непоправимое, возможно, его даже убьют. Он догадывался, что так и будет, если он только обмолвится о своем желании. Сказки, не рожденные, но созревшие в нем, просили выхода.