Свадебные ночи
Шрифт:
— Кто это удумал — добираться пешком? — спросил Петр.
Он был прав, «удумал» это Эмиль. Ему не хотелось ехать на велосипеде. Эмиль готов был помогать партизанам с оружием в руках, готов был стрелять, но велосипеда ему было жалко. Он уже тогда бережно относился к своему имуществу.
— Я думал… за три дня доберемся…
— За три дня!
Вдобавок пошел дождь. Промокшие, раздраженные, обозленные ссорой, они в конце концов набрели на какой-то хутор. Перелезли через забор в старый яблоневый сад, и собака во дворе залилась неистовым лаем. К счастью, она была на цепи. Сенной сарай, куда они нацелились,
Наконец-то оба очутились в сухом месте, и какое-то время слышали только собственное дыхание да звук дождя, поливавшего тесовую крышу. Через щели в бревенчатой стене они могли видеть дорогу, по которой пришли, и еще двор. Дорога была пуста, во дворе тихо, нигде никакого движения. Эмиль успокоился.
— А здесь здорово, — сказал он, — а в случае, если будет грозить опасность, заметим издали…
— Какая еще опасность?! — взорвался Петр.
Он был реалистом и начинал бояться только тогда, когда причину страха можно было потрогать руками, а поскольку был он к тому же неповоротливым реалистом, то случалось, страх приходил к нему с запозданием.
— У тебя нет воображения, — сказал Эмиль.
Петр открыл рот, но ничего не сказал. Его взгляд был прикован к проему за спиной Эмиля. Тот быстро обернулся.
На лестнице стояла девушка, им видны были только ее плечи, голова и руки с длинными тонкими пальцами, которыми она держалась за верхнюю перекладину. Ее румяное лицо было в мелких каплях дождя, хотя на голову и плечи она накинула большой грубый мешок. Они молча смотрели на девушку, а та — тоже молча — на них. Только на мгновение она сняла руку с перекладины, чтобы откинуть со лба мокрую прядь длинных волос, и слегка поморщила свой немного вздернутый нос. И все это время она не спускала глаз с непрошеных гостей.
— Привет! — первым опомнился Петр.
Девушка невнятно ответила что-то, вроде:
— Бр-р… день…
— Привет! — осмелел и Эмиль.
— Ты здешняя? — спросил Петр.
Она кивнула.
— Мы здесь переночуем, что ты на это скажешь? — брякнул Петр напрямик.
— Пойду спрошу, — с недоверием выдавила из себя девушка, собираясь слезть.
— Постой, — остановил ее Петр. — Полезай-ка лучше к нам на минутку.
Девушка на лестнице замерла, но Петр схватил ее за руку и заставил влезть на сеновал. Он втащил ее внутрь, чтобы со двора ее не видели.
— Чего дрожишь? — спросил он. — Нас боишься?
— Н-н-нет, — ответила девушка, — просто холодно.
— Ну, присядь-ка, — предложил Петр.
Она скинула мешок и со строптивостью, непонятной тогда Эмилю, села рядом с ними на сено. Юбку она натянула ниже колен, но оба приятеля успели заметить, что у нее красивые длинные ноги.
Все трое сидели молча, пока к Петру не вернулся дар речи. Он говорил долго, горячо, главным образом о себе, немного об Эмиле и о партизанах, и от этой речи он словно вырос и раздался в плечах, превратился в героя, мстителя и богатыря. Эмиль про себя подсмеивался над ним, осуждал и не принимал во внимание его болтовню. Ведь до сих пор им не довелось встретиться ни с одним партизаном.
— У нас задание, понимаешь? — объяснял Петр девушке. — Но это тайна. Тайна жизни и смерти.
Девушка слушала его россказни, широко раскрыв
— Ну хватит, — с неудовольствием остановил приятеля Эмиль.
— Молчите, поручик! — резко оборвал его Петр. — Будете говорить, когда я вас спрошу.
От такой неслыханной наглости у Эмиля дух захватило. Но прежде чем он пришел в себя, девушка уже слезла, чтобы принести еды, предварительно торжественно поклявшись, что никому ничего не скажет.
Петр и Эмиль остались одни.
— Ну ты и натрепался! — с горечью воскликнул Эмиль. — И кто это приказал тебе произвести себя в командиры, а из меня сделать всего лишь поручика?
— Слушай, друг, — молвил Петр миролюбиво и устало. — Все это пустяки. Мир хочет быть обманутым. А если сказать честно, ты не бабник, а я — да. Девчонка тут только одна, и думаю, ты не будешь в претензии, если она положит глаз на меня, а не на тебя.
— Мы же идем на помощь партизанам, — с достоинством возразил Эмиль, — а ты превращаешь все в фарс.
Петр откинулся навзничь на сено. Под шуршание сухих стеблей и затихающий шум дождя он изрек с театральной интонацией:
— Ничто человеческое мне не чуждо.
Начинало темнеть, дождь перестал. Эмиль решил разговаривать с Петром только в случае крайней необходимости. А Петру, похоже, было наплевать. Он тихо лежал на сене, может спал или сочинял новые дурацкие приключения, чтобы заморочить голову доверчивой девчонке — этой воплощенной невинности.
— Только семнадцать лет, а уже принцесса захолустья! — неожиданно изрек Петр.
— Слушай, это у вас в семье и раньше бывало или у тебя первого? — осведомился Эмиль.
Петр не ответил, он молчал до тех пор, пока в проеме не появилась тень. Девушка сдержала слово. Она принесла ужин. Два огромных куска хлеба с творогом.
— Ты — чудо! — похвалил ее Петр и легкими движениями помог ей взобраться.
В темноте они ели черствый хлеб и мягкий творог, а тем временем наступила темная ночь. Они узнали, что девушку зовут Ганка, что в городе у нее две старшие сестры, что родители рано ложатся спать, а сама она спит в чулане с окном во двор, да вон то окно, рядом с дверью. Эмиль самоотверженно вглядывался в темноту, туда, где он угадывал Ганку; им овладевало чувство странного волнения. Сам он называл такие состояния влюбленностью. Так случалось с ним часто, но ни разу он не позволил себе выдать свое чувство девушке, которая его вызвала. Любил издали, прикасаясь к предмету обожания осторожно и нежно, словно девушки были созданиями из стекла.
От грез его пробудил голос Ганки.
— Вот я вам принесла…
— Ангел! — возликовал Петр. Однако в этом обращении небесами и не пахло, совсем наоборот — слово прозвучало весьма чувственно и смачно. Эмиль инстинктивно отдернул руку, когда Петр в темноте что-то протянул ему.
— Да не бойся! Черт возьми, он никак боится!
После такого вызова Эмиль протянул руку и нащупал бутыль.
— Это чтоб вам ночью не было холодно, — пояснила девушка.
— Холодно? — расхохотался Петр и начал с невероятным бахвальством рассказывать свои еще более невероятные приключения.