Свеча в окне
Шрифт:
Николас прекратил тянуть Сору в направлении кровати, и она почувствовала, как дрожь прошла сквозь его тело.
— Моя мать — святая.
— А разве она не любила и вашего брата? Для матери противоестественно не любить всех своих сыновей.
Развернув Сору лицом к себе, Николас вцепился ей в плечи и начал ее трясти:
— Она любила всех нас! Она в нас души не чаяла. Мы были ее цветами, ее бриллиантами.
От боли в сдавленном до синяков плече, от унизительности своего положения Сора продолжала настаивать:
— Так что же она сказала, когда вы
— Она не хотела, чтобы я покидал ее, но меня заставили пойти на это.
Сора ухватилась за подсказку.
— А она плакала, когда вы покидали ее?
Николас не обратил внимание на этот вопрос.
— Отец оторвал остальных мальчиков от нее рано, но она держала меня при себе до тех пор, пока мне не исполнилось восемь лет. Она говорила мне, что никогда не отпустит меня, и я поклялся остаться с ней навечно.
— Она плакала, когда вы покидали ее?
— Наследство досталось мне слишком поздно, и она уже не видела этого. Она умерла.
— Так, значит, плакала? Она плакала, потому что вы предали ее так же, как и все остальные.
— Я не предавал ее.
Николас произнес это сквозь стиснутые зубы, и от давленной горечи в его голосе Сора вздрогнула, а затем выпрямилась.
— Бедная ваша матушка. Сидела здесь одна-одинешенька со своими воспоминаниями, ждала, когда вернется ее сыночек. Ждала, ждала, пока вы овладевали рыцарским искусством, дурачились с другими парнями и задирали бабам юбки на голову.
— Я не развлекался. Это была работа, работа беспрестанная. Я постигал мастерство рыцаря и приучал Артура следовать за мной, как собака. И я не задирал юбки женщинам, кроме тех случаев, когда…
— Когда — что?
— Когда они лезли драться со мной, а это была работа.
— Вы не хотели предаваться радостям, пока ваша мать страдала в одиночестве.
— Совершенно верно.
В его голосе Сора угадала улыбку.
— Вы понимаете меня. Я был уверен, что поймете. Сора обдала его своим презрением:
— Я знаю, что вы лжете мне. Я знаю, что вам доставляло удовольствие вышколить Артура следовать за вами с бездумной преданностью. Я знаю, что вам доставляло удовольствие следить за тем, как он разрушает себя своими дурацкими планами в отношении Уильяма. Я знаю, что вам доставляло удовольствие драться с женщинами, бить их и вынуждать делать то, что вам хочется.
— Откуда вы можете это знать?
— Потому что так вы поступаете и со мной. Вам доставляет удовольствие издеваться над беззащитным человеком. Вы хватаете меня, наблюдаете за тем, как я бьюсь, словно мотылек, пойманный безмозглым мальчишкой. Как, по-вашему, что бы подумала на этот счет ваша матушка? О том, какое удовольствие вы получаете от манипулирования людьми? Тому ли она вас учила?
— Моя мать была святой!
— Нет, не была. Неудивительно, что отец ваш избавил ее от заботы воспитывать вас. Это была капризная, вероломная женщина, которой была невыносима мысль отпустить своих сыновей.
Словно змея, бросающаяся в атаку Николас вцепился ей в горло. Сора в панике ухватилась руками за его запястья, однако сухожилия
Колени ее подогнулись, и она рухнула всем своим телом наземь. Вес ее сместился, и пальцы Николаса соскользнули с горла. Она успела сделать выдох, прежде чем он вновь поймал ее и вцепился ей в горло с вполне очевидным намерением, как человек, готовый выполнить свою обязанность, и с удовольствием.
Он ничего не говорил, она говорить не могла. Она поняла, что умирает, потому что услышала, как воздух наполнил тонкий вой. Неужели хлопанье ангельских крыльев напоминает писк комара?
Николас отпустил ее, и она, задыхаясь, рухнула на пол. По мере того, как пульсация крови в голове замедлялась, на ум ей стали приходить мысли о том, что он, вероятно, играет с ней, поджидая, когда она пошевелится, чтобы убить ее. Однако вой становился все громче и превращался в слова.
— Нельзя, милорд. Она же благородная дама. Нельзя убивать даму.
— Болван.
Николас произнес, словно это было какое-то откровение:
— Я могу делать все, что ни пожелаю.
— За ней приедут лорд Уильям. Они захотят повидать ее.
Слова Бронни звучали вымученно и неуверенно, поскольку он возражал тому, кто стоял выше его по положению, и в то же время боялся замолчать.
— Уильям приедет один. Я дам ему посмотреть на труп, а затем…
— Ах, нет, — громко воскликнул пораженный Бронни. — Никто не удержит лорда Уильяма, если он увидит ее труп. И пытаться бесполезно.
Он посомневался и добавил:
— И даже если вам удастся убить его, то мне не хлтелось бы, чтобы эти два привидения поселились в моем замке. Тяжело дыша, Николас метался взад и вперед, взад и перед, двигаясь мелкими, быстрыми шажками. Подойдя затем к Соре и остановившись подле нее, он ногой повернул ее на спину. Она распростерлась на спине, лишь наполовину преувеличивая свои муки и страх.
— Подыми ее, — приказал Николас. — Посмотрим, поумнеет ли она, когда замерзнет и проголодается, а сырость темницы проникнет в ее кости.
— Нельзя ее бросать в эту дыру, — завозражал Бренди — Она же леди.
— Она — мегера, и заслужила свое. Подыми ее!
Ярость Николаса обрела холодность и четкость.
— Или это сделаю я.
Сора подняла руку в мольбе к Бронни, и тот прошаркал к ней.
— Мне жаль, миледи, мне очень жаль, но я к вам не прикасался.
Своими большими руками он схватил ее за плечи и заставил вскрикнуть от боли.
— Прошу прощения, миледи, — снова пробормотал он, и она знаком попросила его помочь.