Свечка. Том 2
Шрифт:
И хотя он нисколько не походил на подполковника Захарика – то были два совершенно разных человека, какое-то сходство было – видимо, ментовское, хозяйское, начальственное в осанке, в голосе и во взгляде превалирует над всеми другими различиями и определяет главное сходство – начальник, бугор, мент.
Майор Найденов был в белом спортивном костюме, но ты его сразу узнал – это он скомандовал обдать тебя на дороге грязью, и он тебя тоже, кажется, узнал, но вида не подал, глянул коротко, изучающее и привычно-презрительно, как менты и бандиты смотрят на всех, кто не мент и не бандит, и обратился к подчиненным,
– Потерпевший, товарищ майор! – указывая на тебя, доложил старший по званию.
– Лоханулся? – зло улыбнувшись, обратился к тебе начальник ОВД.
Сделав усилие, ты ответно улыбнулся и пожал плечами.
Мгновенно потеряв к тебе последний интерес, Найденов бросил подчиненным: «Ладно, пробейте по базе, и пусть идет» и вышел из кабинета.
– Уже пробили! – крикнули вслед подчиненные и облегченно засмеялись, косясь на прикрытый листом миллиметровки монитор компьютера, под которым светился экран с зависшей групповухой.
Из состоявшегося следом разговора ты понял, что начальник расхаживал по отделу в спортивном костюме потому, что его окатило грязью с ног до головы из-под колес проезжающего мимо автобуса и служебный мундир пришлось отвезти в химчистку.
«Окатил-таки, как обещал, окатил!» – подумал ты обрадованно и вспомнил водителя, с которым ехал в автобусе и готов был ехать всю жизнь, но, как его зовут, вспомнить не смог.
(Ионышев его зовут, Ионышев Виктор Иванович, если, конечно, это не имя сменщика.)
С Найденовым ты больше не встречался, и твое счастье, что не встречался.
Назначенный начальником штаба по поимке коварного маньяка по кличке Ветеринар, он не мог признаться в том, что сам своими руками отпустил беглеца, и остается только догадываться, каких усилий стоило ему скрыть данный факт от начальства и той части публики, которая наблюдала за побегом.
Как никто, Найденов был заинтересован, чтобы при задержании ты получил пулю в лоб или между лопаток, ведь, оставшись в живых, ты мог рассказать об этом, а главное, о том, какую роль в твоем побеге сыграл его зять прапорщик Лёха – Алексей Медведев.
Это было для него даже страшнее, так как дочь Найденова, Алла, твердо обещала повеситься, «если с Алешкой что-нибудь случится», а в свою очередь жена Найденова, тоже Алла, Алла Афанасьевна, заявила, что если ее дочь «что-нибудь с собой сделает», она с ним, полным импотентом, и часа больше не будет вместе жить и на всю страну через газету «Столичный молодежник» ославит, и про взятки расскажет, и про проституток, и про все. Впрочем, бог с ней, с Аллой Афанасьевной, а вот о дочери четы Найденовых необходимо два слова сказать. Не то чтобы Аллочка была такой страшной, нет, внешне она была ничего, то есть никакая, но душевное уродство так активно пробивалось наружу, что не спасал даже бюст четвертый номер, и если кто на нее ненароком взглядывал, то тут же отводил глаза. До тридцати лет проходила Алла Найденова со своим подвядшим четвертым номером никому не нужная, и даже гипотетический тесть – начальник ОВД не становился той привадой, ради которой можно было на ней жениться. Что-то подсказывало: «Там не жизнь, там подохнешь», и только контуженный в первую чеченскую, повидавший ужасы плена, давно променявший баб
Потому майор Найденов больше всего хотел лично застрелить тебя при задержании – он и представить себе не мог, что на допросах ты будешь молчать, как партизан в советских фильмах про войну, благодаря чему майор станет подполковником и получит пост в центральном аппарате МВД, а его зять из прапоров прыгнет в летехи, непрестижную Бутырку поменяв на престижную Матросскую Тишину.
Впрочем, мы, читавшие твое «Дело», знаем в общих чертах, как все было и будет, ты же тогда ничего не знал, хотя и догадывался, что ничего хорошего тебя не ждет…
Выйдя из отделения милиции на улицу, ты остановился напротив и довольно долго там стоял, не понимая, какое сегодня число, месяц, год.
Первое апреля 1998 года или одиннадцатое ноября 1997-го?
Дежавю – штука по-своему забавная, но некогда это почти каждому знакомое психологическое дублирование событий грозит подобными неприятностями. Если бы тогда, в ноябре девяносто седьмого, ты ушел побыстрее от ментовки, Сокрушилин не нашел бы тебя и все было бы иначе, по-другому, не так, как сейчас…
Обернувшись, с тоской и опаской ты поглядел на железную милицейскую дверь: «Как выскочит сейчас оттуда майор Найденов, как выпрыгнет подполковник Захарик, как вылетит и. о. генерального прокурора Сокрушилин – держись тогда, Золоторотов! Полетят твои клочки по закоулочкам».
Надо было уходить, убегать, рвать когти, по-заячьи петляя и по-лисьи заметая хвостом след, но ты не мог сделать и шагу.
Подступившая вдруг со всех сторон едва ли не смертельная усталость сдавила голову и грудь, навалилась невыносимой тяжестью на плечи, обезволивая, обездвиживая, понуждая лечь, закрыть глаза и заснуть, и несомненно, ты так и поступил бы, если бы не был таким мокрым, грязным и холодным асфальт тротуара, и, из последних сил себя преодолевая, словно с прикованными к ногам пудовыми гирями потащился прочь…
Кто-то мягко дотронулся до твоего плеча и осторожно спросил:
– Эй, вы кто? Кто вы?
Голос был женский – мягкий, удивленный и немного насмешливый.
Ты открыл глаза и увидел…
Да, открыл глаза и увидел…
Закрыл, открыл и снова увидел….
Это была она – женщина твоей мечты, Татьяна Доронина в молодые годы.
И, поверив в то, что это именно она, сел, не решаясь больше на нее смотреть и ожидая, что будет дальше.
– Так все-таки вы кто? – удивления в ее голосе уменьшилось, а насмешливости прибавилось.
Надо было отвечать, ты подумал и выбрал лучший, на твой взгляд, в данной ситуации вариант ответа.
– Никто. – Но как-то нерешительно ты это сказал и неуверенно же пожал плечами.
– А звать никак? – иронично поддержала она.
– Почему никак? – не согласился ты слабым со сна голосом, попытался придать ему мужественности, но не получилось. – Евгений… – и прибавил со вздохом: – Алексеевич.
(Ты был похож в тот момент на ребенка, Евгений Алексеевич!)
– А как вы здесь оказались, Евгений… Алексеевич? – Теперь удивление и насмешливость в голосе почти исчезли, а появилась неожиданная, почти родительская заботливая нотка.