Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции

Шамбаров Валерий Евгеньевич

А руководство эсеров и меньшевиков обратилось к большевикам с воззванием: «Мы осуждаем ваши действия, но если правительство нападет на вас, не станем бороться против пролетарского дела». Словом, распоясавшаяся «демократия» в игрушки играла. А большевики не играли. Вечером 24 октября красногвардейцы заняли все типографии. Гранки газет рассыпались, началось печатание прокламаций. Слабая милиция очистить типографии не смогла. Ее встретили выстрелами, она и убралась. При этом начальник милиции Нейер был убит. Видать, один он по своей должности и полез на рожон, а подчиненные благоразумно остались в сторонке. А в ночь на 25-е большевики начали занимать телеграф, телефонную станцию, банк, вокзалы… Нет, не отнимали они власть у правительства. Ее уже вообще не было, власти.

И ленинцы лишь подобрали то, что никчемные «демократы» сами выпустили из рук.

Впрочем, разложение дошло до такой степени, что даже и на восстание гарнизон оказался уже не способен. Несмотря на всю подготовку и агитацию, разбалованная солдатня отнюдь не спешила выполнять чьи бы то ни было приказы. Да еще и своими шкурами рисковать! Большинство частей объявили «нейтралитет». Сидели по казармам. И за плату принимали под свою защиту офицеров и гражданских лиц, опасающихся погромов и убийств.

В ВРК привлечение сил моряков из Гельсингфорса предусматривался как крайний вариант, это был резерв. При необходимости Свердлов должен был дать условную телеграмму «Присылай устав». Такую телеграмму ему пришлось отправить уже в полночь с 24-го на 25-е — людей не хватало. А наличные силы большевиков были ничтожны. Но они действовали по четкому плану, организованно. Авторство плана впоследствии приписывалось и Ленину, и Сталину, и Троцкому. В данном случае это неважно. Но было в плане и нечто «свердловское». Немногими «верными» занять ключевые точки. На каждый намеченный объект направлялись небольшие группы — от 10 до 50 человек. И занимали, не встречая сопротивления. Иногда даже открыто сменяли прежние караулы: у большевиков оказались все гарнизонные пароли, действующие в эту ночь.

Ну а Керенский в эту ночь только и спохватился! Удосужился уведомить Ставку о событиях в столице, приказал выслать войска: две казачьих дивизии, пехотную бригаду, два полка самокатчиков. Лишь в 4 часа утра он из Генштаба начал рассылать приказы по казачьим частям и юнкерским училищам — выступить для наведения порядка. Распорядился развести мосты. Но ведь и училища уже охватила «демократия»! Они принялись собирать юнкерские комитеты, общие собрания. Начинали обсуждать и голосовать: выступать или нет? А вскоре большевики, засев на телефонной станции, перехватили линии связи. И руководство частей, пытающееся дозвониться в Генштаб и узнать обстановку, получало от имени Генштаба указания, что восстание уже подавлено, и помощь не требуется.

Приказ о разведении мостов не выполнялся до 7 часов утра. Потом нашлось подразделение, верное правительству… 1 офицер и 5 солдат! И все, больше никого. Эти шестеро решительно двинулись к Николаевскому мосту. Ну что ж, дежуривший там матросский патруль отошел. Мост был разведен. А когда «правительственное подразделение» отправилось вдоль Невы к следующему мосту, матросы вернулись и снова навели Николаевский.

Около девяти утра Керенский сел в автомобиль, переодевшись по одной версии матросом, по другой — в женское платье, и бездумно рванул «на фронт». Воодушевлять войска и спасать революцию. С этого момента его безуспешно искали и Ставка, желающая получить указания, и остатки правительства, собравшиеся в Зимнем дворце и ожидающие подмоги. В генерал-губернаторы и «диктаторы» оставшиеся министры определили сугубо мирного доктора Н. А. Кишкина, понятия не имеющего, что ему делать.

Почти весь город к утру оказался во власти большевиков. Прибыл к ним и эшелон более дееспособных войск — матросов и солдат из Гельсингфорса. Во все концы страны полетели телеграммы: «К гражданам России! Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета — Военно-революционного комитета». Большевики разогнали «предпарламент», все еще заседавший в Мариинском дворце и все еще обсуждавший, выразить ли поддержку правительству?

А в Смольном под председательством Свердлова открылось заседание большевистской фракции II съезда Советов, потом Петроградского Совета. Провозглашалась победа революции. К середине дня остатки правительства были блокированы в Зимнем дворце. Защитников у

них нашлось немного. Несколько рот юнкеров из Ораниенбаума, Петергофа, Инженерной школы, 2 орудия Михайловского училища, две сотни уральских казаков, рота женского ударного батальона, человек сорок безруких и безногих инвалидов-георгиевцев. Вот и все. Никакого плана обороны не было. Не было ни одного пулемета. То и дело защитников перетасовывали из одних помещений в другие. Шли глупые приказания — не поддаваться на провокации, ни в коем случае не открывать огонь.

Получив неизвестно чей приказ, уехали пушки Михайловского училища. Потом ушли и казаки. Остающимся пояснили — мы, мол, «думали, что здесь серьезно, а оказалось — дети, бабы да жиды». Днем патрули юнкеров и большевистское оцепление стояли на расстоянии, не трогая друг друга. К вечеру стали подходить все новые антиправительственные части. Победа уже определилась, и полки, объявлявшие себя «нейтральными», тоже решили примкнуть к победителям. К тому же, Зимний дворец с «царскими богатствами» и огромными винными погребами представлял очень уж заманчивую цель. Массы солдат обкладывали дворец со всех сторон, в нескольких местах поколотили и обезоружили юнкеров, и оцепление пришлось снять, отвести вовнутрь здания.

Около 22 часов открылся съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Ленина и Свердлова на первом заседании не было, вел его Троцкий. И оказалось, что опасения Ильича были не напрасны. Несмотря на всю проведенную работу, на все «кадровые» методы и подставки, большевики даже до половины не добрали, получили менее 300 мандатов из 670. Началось со скандала. Эсеро-меньшевистские руководители ЦИК возмутились воззванием о низложении Временного правительства. Кричали, что большевики предрешают волю съезда. Троцкий отрезал: «Воля съезда предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат». Чем, кстати, оскорбил съезд.

В это время бухнула и пушка «Авроры». Мартов возопил: «Гражданская война началась, товарищи!» Меньшевики, эсеры, бундовцы бушевали: «Предательство, когда перед самым открытием съезда Советов вопрос о власти решается путем военного заговора». «Захват власти за три недели до открытия Учредительного Собрания — есть нож в спину революции». Требовали «политического урегулирования», немедленного прекращения боевых действий. Их выпады отметались. И значительная часть делегатов от разных партий решила в знак протеста покинуть съезд. Член городской думы Эрлих объявил, что они пойдут «под расстрел» на Дворцовую площадь, безоружными встанут живым щитом, и пусть стыдно будет, пусть убивают народных трибунов и избранников! Да только кишка тонка оказалась. Отправились они к Дворцовой площади, там на них солдаты и красногвардейцы цыкнули. И трибуны с избранниками «в знак протеста» поджали хвосты и разошлись по домам.

Никакого штурма Зимнего в общем-то и не было. Ночью осаждающие стали просачиваться в окна, через неохраняемые входы (у защитников даже плана дворца не было, они не знали расположения дверей). Юнкера Петергофской школы договорились с большевиками и ушли. А те, кто держал оборону со стороны Невского, прислали делегатов: «Пусть придут и выгонят нас». И толпы солдат, матросов, красногвардейцев захлестнули дворец. Внутри здания никакого сопротивления не было — при подавляющем неравенстве сил оно было немыслимо. Временное правительство арестовали и отправили в Петропавловку. Это единственное для чего пригодился «запасной штаб», организованный Свердловым.

А съезд Советов после ухода части делегатов объявил перерыв. Когда он продолжил работу, в зал набились и те самые делегаты, которых ЦИК в свое время отвел, и просто случайная публика. Солдаты, матросы, околачивающиеся при Петросовете и ВРК. В таком составе съезд встретил криками восторга известие о взятии Зимнего. И принял зачитанную Луначарским ленинскую резолюцию: «Опираясь на волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян, опираясь на совершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки… Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».