Сверстники
Шрифт:
– Что это на тебя нашло, сын? – спросил Пенни.
Матушка Бэкстер повернулась к хозяйке:
– Это всё оленёнок, будь он неладен. Глаз с него не сводит. Отродясь не видала, чтоб ребятёнок был так помешан на животинке и всё время возился с ней. Сам будет ходить голодный, а её накормит, спит с ней, разговаривает с ней, точно с человеком… Ну да, я слышала, там, в сарае. Ни о чём другом не думает, кроме как об этом шкодливом оленёнке.
– Ора, не шпыняй мальчика так, будто он прокаженный, – мягко сказал Пенни.
– А почему бы не взять оленёнка с собой? – спросила бабушка Хутто.
Джоди
– Бабушка, тебе понравится Флажок. Он такой умный, что его можно учить, как собаку.
– Разумеется, понравится. Он поладит с Пушком?
– Он любит собак. С нашими он играет. Когда они идут на охоту, он убегает в другую сторону, а потом встречается с ними. Медвежью охоту он любит не меньше собак.
Он так и сыпал похвалами Флажку. Пенни со смехом остановил его:
– Ты расскажешь ей сейчас всё, и она уже не сможет найти в нём ничего хорошего. А тогда, смотри, она разглядит в нём и что-нибудь дурное.
– В нём нет ничего дурного! – с жаром возразил он.
– Ну да, а скакать по столам, сшибать крышки с банок, бодаться из-за картошки и прочее – это что? Уж сколько он проказит, столько десять сорванцов не напроказят! – сказала матушка Бэкстер.
Она ушла в сад смотреть цветы. Пенни отошёл с матушкой Хутто в сторонку.
– Я беспокоился за Оливера, – сказал он. – Эти здоровенные задиры не заставили его уехать раньше времени?
– Это я заставила его уехать. Я так устала от его тайных хождений к этой девчонке. Я сказала ему: «Оливер, – сказала я, – уезжал бы ты лучше обратно к морю, такой ты мне нисколько ни в радость, ни в утешение».
– Вы знаете, Лем Форрестер рвёт и мечет. Если он заявится сюда пьяный, помните: в нём не остается ничего человеческого, когда он не в духе. Послабляйте ему как только можете.
– Нет уж, тратить времени на пустые разговоры с ним я не буду. Нет нужды говорить вам об этом, вы слишком хорошо меня знаете. Вы знаете, я сделана из китового уса и адского огня.
– И китовый ус не стал чуточку мягче?
– Стал, да огонь-то горяч, как прежде.
– Я уверен, что вы сумеете поставить на место любого мужчину, но Лем не такой, как все.
Джоди весь ушёл в слух. Вот он снова у бабушки Хутто, и Оливер снова стал для него реальностью. Как бы там ни было, приятно узнать, что она тоже потеряла с Оливером всякое терпение. Он выкажет ему своё неудовольствие, когда они встретятся вновь, но всё же простит его. А Твинк он никогда не простит.
Наконец Бэкстеры собрали свои корзины, сумки и покупки. Джоди пытался отгадать, в каком мешке лежит рождественский подарок, приготовленный для него матерью, но все мешки были одинаковы на вид. У него мелькнула тревожная мысль, что мать и вправду отсылала его из лавки проверить, не сорвался ли с привязи старый Цезарь, и ничего не купила для него. Всю дорогу домой он пытал её на этот счет.
– От меня узнаешь столько же, сколько вот от этого колеса, – отвечала она.
Он истолковал её уклончивость как верный признак того, что у неё что-то есть для него.
Глава двадцать шестая
Корова
Матушка Бэкстер испекла фруктовый пирог в самой большой форме, какая у неё была. Джоди помогал лущить для него орехи. Пекли его целый день. Три дня вся жизнь в доме была сосредоточена вокруг пирога: день ушёл на его приготовление, день на выпечку и ещё день на любование. Джоди никогда не видал такого огромного пирога. А мать прямо-таки распирало от гордости.
– Я не часто хожу на общинные празднества, но уж если иду, то не с пустыми руками, – сказала она.
Пенни преподнёс ей подарок – ткань из шерсти альпака – вечером того дня, когда пирог был готов. Она посмотрела на мужа, посмотрела на ткань и залилась слезами. Она опустилась на стул, накрыла передником голову и качалась взад и вперёд, как в большом горе. Джоди встревожился. Должно быть, она разочарована. Пенни подошёл и положил руку ей на голову.
– Я не делаю тебе таких подарков всё время не оттого, что не хочу, – сказал он.
Джоди понял, что мать довольна. Она вытерла глаза, собрала ткань у себя на коленях и долго сидела, время от времени поглаживая её.
– Ну, а теперь мне надо пошевеливаться, чтобы управиться в срок с шитьем, – сказала она.
Трое суток она работала день и ночь с радостно сияющими глазами. Пенни помогал ей при примерке. Он покорно стоял на коленях с полным ртом булавок и то подбирал, то выпускал ткань, как она велела. Джоди и Флажок наблюдали как зачарованные. Платье было сшито и повешено под простыню, чтобы не пылилось.
За четыре дня до рождества заглянул Бык. Он был настроен дружелюбно, и Пенни решил, что неприязнь со стороны Форрестеров ему просто померещилась. Топтыга снова наведался на Остров Форрестеров и задрал в ближнем хэммоке их хряка на двести пятьдесят фунтов весом. Хряк был убит Топтыгой в драке и не для еды. По словам Быка, он отчаянно защищался. Вся земля была изрыта на несколько ярдов вокруг. Один из клыков хряка был сломан, другой обмотан чёрной шерстью Топтыги.
– Вот когда бы его нагнать, – сказал Бык. – Он, должно, ранен.
Сами они обнаружили убитого хряка лишь через день после происшествия. Преследовать Топтыгу было уже поздно. Пенни поблагодарил Быка за известие.
– Я хочу оставить капкан на скотном дворе так просто, чтобы только отпугнуть его, – оказал Пенни. – Мы все отправляемся на праздники в Волюзию. – Он помолчал в нерешительности. – Вы поедете?
Бык тоже помолчал.
– Нет, пожалуй. Мы не очень-то любим возжаться с этими волюзийскими фетюками. Весело будет, только ежели мы напьёмся, а тогда Лем наверняка затеет драку с кем-нибудь из дружков Оливера. Нет. Пожалуй, мы пропьём рождество у себя дома. Или, может, в Форт-Гейтс.