Свет чужого солнца
Шрифт:
Дахар снова ничего не ответил и услышал, как Эйрис перевела дыхание.
— Ты принуждал ее, Дахар? Принуждал? Ведь если ты силой взял ребенка…
— Я ни одну женщину не брал силой!
Эйрис промолчала. Ее мозг запылал почти осязаемым жаром.
Жрец вспотел. Какого черта он чувствует себя пристыженным? Его сбили с толку. Она нарочно выбрала эту тему — это очевидно, только что ей нужно?
Похоже, Эйрис хорошо подготовилась, а может, уже не раз с кем-нибудь спорила… Проститутка… Он гадал, что же она скажет дальше.
— Ты когда-нибудь хотел женщину, которую не имел права желать?
Испытывал влечение к сестре-легионеру или к горожанке?
Даже мальчишки говорили об этом только шепотом — на тренировочном дворе или в вельде. Женщине, если она не проститутка, не пристало интересоваться такими вещами.
— Ответь, Дахар. Приходилось ли тебе желать сестру-легионера?
В нем вспыхнул гнев.
— Ты болтаешь о том, чего не понимаешь!
К его величайшему удивлению, Эйрис громко, искренне рассмеялась.
— То же самое мне сказала Джехан в вельде. Должно быть, так говорят учителя ваших легионеров, правда?
Конечно, это было так, но ее смех, который вдруг напомнил насмешки Тея, только распалил гнев джелийца. И это говорит она…
Эйрис перестала смеяться и вздохнула:
— О, Дахар. У вас нет ни ухаживаний, ни любви, ни настоящего секса…
Глупцы, вы сами себя обделили!
Несмотря на смущение и гнев, он расслышал в ее голосе ноты неподдельного сожаления. Она повернула кресло к выходу, но Дахар схватился за дверную ручку.
— Дай мне выйти, — велела Эйрис. Теперь в ее голосе звучал гнев — отражение гнева жреца. Она приготовилась к бою.
— Нет.
— Почему? Или ты собираешься взять меня насильно? Исстрадался без своих проституток, да? Когда ты был у них в последний раз? Неймется?
— Ты сама говоришь как проститутка!
— Почему?
Вопрос, заданный гневным, обвиняющим тоном, потряс его. Дахар вдруг осознал, что рассуждать о сексуальном поведении человека для Эйрис — то же самое, что изучать его анатомию. И если он сумел забыть все, что раньше знал о медицине, то сумеет забыть и все, что знал о сексе. Она хотела говорить обо всем откровенно, хотела, чтобы ее друг принял свободу секса, как принял предложенную гедами свободу духа.
Дахар вдруг почувствовал себя униженным, ибо понял, что был в ее представлении гибче, способнее, дальновиднее, чем на самом деле.
— Пропусти меня.
— Нет. Пожалуйста, Эйрис, не уходи.
Она услышала в его голосе что-то новое. Они долго стояли неподвижно, едва различая друг друга в темноте. Наконец она снова заговорила, и голос ее стал теплее и нежнее.
— Я хотела тебя. В Делизии мы говорим об этом откровенно. Но я… больше не делизийка. А ты больше не джелиец. И после той, первой ночи… Я хочу уйти. Дай мне выйти.
— Почему ты меня не боишься? — вырвалось у Дахара.
— Я
Это противоречило всякой логике. Сбитый с толку, Дахар нажал на оранжевый круг. Эйрис сидела, зажав в кулаке искалеченный большой палец.
Вспыхнувший свет застиг ее врасплох. Она подняла голову. Слезы застилали ее глаза.
Дахар опустился на колени рядом с ее парящим креслом, Эйрис повернулась и обняла его за шею. Он ощутил упругость ее груди, прижавшейся к его груди, а ее рука оказалась на его уже упругом члене.
Так вели себя проститутки. Так же она вела себя со своими солдатами-делизийцами… Дахар отогнал мучительный образ прочь. Здесь не Делизия — Эр-Фроу. Измученный и опустошенный, бывший легионер все же нашел тогда верные слова. Но в ту, первую ночь, и сейчас навязчивая картина продолжала стоять перед его мысленным взором.
Эйрис то ли засмеялась, то ли всхлипнула и попыталась оттолкнуть его.
— Опомнись, жрец! Если мы станем любовниками, я навсегда останусь для тебя проституткой, а если нет, то рисковой бабенкой.
Он не совсем понял, что означают последние слова делизийского жаргона, но неожиданное желание захлестнуло его. Желание, и нежность, и жгучая страсть. И все вместе не шло ни в какое сравнение с физическим влечением.
Дахар потерял способность анализировать, он только вспомнил, что так же, как сейчас, в порыве желания, Эйрис отважно и в то же время нежно работала с приборами. В нетерпеливом стремлении познать сладость науки она словно ласкала все эти провода и батареи…
— Я никогда не любил просто женщину, не проститутку, — преувеличенно грубо сказал он. — Тебе будет больно. Тебе было больно в прошлый раз?
Эйрис покачала головой.
— Все было хорошо. Я ведь сама этого хотела.
Этого он тоже не понимал. Отогнав прочь призрак Келовара, Дахар поднял ее с кресла и перенес на подушки, в беспорядке разбросанные по полу.
48
Люди уходили в Стену и пропадали.
Деревья в Эр-Фроу стояли пыльные и неподвижные. Из-под купола больше не капал дождь. Не цвели цветы. Колючий кустарник, менее прихотливый, чем цветковые, не погиб, но потемнел и стал податливым. Острые сухие травинки торчали, словно частокол лезвий.
Кожная болезнь, с каждым днем поражавшая все новых и новых жителей Эр-Фроу, вызвала панику. Раньше люди ходили на занятия и потому знали, что все хвори — от бактерий. Они невидимы невооруженным глазом, а значит, их напускают злобные духи, обитавшие на Острове Мертвых. Но духи играли такую ничтожную роль в повседневной жизни Кома, что и джелийцы, и делизийцы склонны были относиться к ним не с мистическим ужасом, а со скептицизмом и злобой. Но грязевые повязки, целебные мази и прочие жреческие снадобья, тайком продаваемые джелийскими горожанами делизийским торговцам, не прекращали зуд.