Свет между нами
Шрифт:
Максин вошла выплатить чаевые с кредитных карт.
– Этот Лейк дал хоть что-нибудь? За доставку? – спросила я.
Ее высоко вздернутая бровь почти коснулась линии роста волос.
– Он был ужасно груб со мной, – объяснила я свой вопрос.
– Немудрено, – Максин подсчитала мои деньги. – Он расходует помощников так же быстро, как другие – туалетную бумагу. И обращается с ними соответствующе.
– А что с ним такое? – мой день прошел хуже некуда. Какое мне дело до грубияна-затворника? Однако я ожидала увидеть пожилого мужчину, а Лейк оказался молодым,
Администратор пожала плечами.
– Молодой, старый – какая разница? Он отличный клиент, – она впилась в меня взглядом. – Надеюсь, ты не грубила в ответ?
Я мотнула головой. Лейк не мог слышать, как я выразилась о нем, для этого нужен слух как у собаки.
– Хорошо, – Максин вложила мне в ладонь сорок долларов. – Увидимся в понедельник.
Я вздохнула. Эта часть плюс тридцать пять долларов, полученных от клиентов наличными, – меньше половины нужной мне суммы. Меньше половины.
Энтони, все еще обслуживающий столики, вбежал в раздевалку и попытался сунуть мне в руку деньги.
– НПХ очень щедрый. И потом, это твой столик.
От доброты друга на глаза снова навернулись слезы, и я быстро отвернулась, скрывая их. Если Энтони увидит, что я плачу, ни за что не примет отказ.
– Нет, Энтони, ты их заработал, – я встала и закрыла шкафчик, второпях позабыв снять фартук, и обняла друга, спрятав лицо на его плече. – Люблю тебя. Хороших тебе выходных.
Я выскочила за дверь, не дав ему возможности возразить. Уже на улице, по дороге к метро, я обнаружила в переднем кармане фартука двадцать долларов. Из глаз тут же полились слезы.
Глава 3
В «Счастливой семерке», к счастью, в этот пятничный вечер был наплыв посетителей. Я работала под аккомпанемент оглушительной музыки, перекрывающей голоса и звон бокалов, теснясь за барной стойкой с двумя другими барменами – Сэмом и Эриком, с которыми делила пятничную и субботнюю смены. Они не были ни близнецами, ни братьями, но я всегда обращалась к ним как к единому целому, как в «Повелителе мух»: Эрикисэм. Я сказала им об этом забавном совпадении, когда приступила к работе три месяца назад. Они не поняли, о чем я.
Сейчас Эрикисэм суетились вокруг меня, свободно болтая с клиентами, в то время как я с трудом поддерживала непринужденный разговор. Бармен из меня так себе. Слишком «зажата» и слегка «глуповата». Но когда я пришла на собеседование, Дженсону, владельцу «Счастливой семерки», отчаянно не хватало рабочих рук. К тому же я с идеальной точностью запоминала комбинации коктейлей. Дженсон вечно советовал мне пропускать бокальчик, чтобы расслабиться.
– Господи, неужели нельзя немного пококетничать? Не умрешь же ты
– У тебя вид печальной, но умной милашки.
С этим я тоже не знала, что делать, но изо всех сил старалась выглядеть в темной пивнушке настоящей девчонкой-барменом. Увы, это было не дано мне от природы. Все мои попытки пофлиртовать оказывались безуспешны, поскольку я не могла уследить за своим языком. Я говорила то, что думаю, а подвыпившие в баре мужчины чего, а уж правды в лоб точно не ищут.
Иногда мне казалось, что Дженсон не увольняет меня из жалости. Эрикисэм говорили, что он этого не делает, потому что я похожа на милашку с чудинкой из какого-нибудь независимого кино.
– Парни клюют на такое. И еще как, – заявили они мне.
– Клюют на что? – не поняла я.
Эрик и/или Сэм пояснили.
В «Аннабель» я одевалась скромно и консервативно. В «Счастливой семерке» носила черные топы, подчеркивающие внушительную грудь, подводила глаза темным карандашом и распускала копну непослушных волос. И то, и другое для меня костюмы. Я не скромница и не тусовщица.
Сама не знаю, кто я.
Около десяти Мелани Паркер протолкнулась ко мне сквозь толпу гринвич-виллиджской богемы и богатых хипстеров, которые, по словам моей лучшей подруги, с бешеной скоростью облагораживали район. Она окинула презрительным взглядом молодого мужчину в очень дорогой кофте и кивнула мне в знак приветствия.
– Удачный вечерок, – заметила она. Ее очки заливал свет голубых неоновых огней за моей спиной. В белом кардигане и коричневой замшевой юбке она сама «облагораживала» наш бар, но это был ее «рабочий костюм». Мелани давала уроки игры на виолончели детям манхэттенской элиты, когда не играла в оркестровой яме для какого-нибудь внебродвейского экспериментального мюзикла. Она смахнула упавшую на глаза челку. – Как у тебя дела с оплатой аренды?
Я налила ей «Олд-фэшн», ее постоянный заказ, и пожала плечами.
– Спроси об этом завтра. Мне нужно в лепешку расшибиться за эти два вечера, чтобы заработать на нее.
– Да провались пропадом эта твоя работа, – отозвалась Мелани, пронзая вишенку в коктейле крохотным пластиковым мечом. – Провались пропадом обе твои работы.
В эту минуту меня отвлек клиент, и очень вовремя. Я уже была готова ответить, что ей легко так говорить, когда она два года снимает квартиру с фиксированной арендной платой на пару со своей стабильной, как скала, девушкой. Но я прекрасно понимала, к чему клонит Мелани. И точно – она протянула руку через барную стойку и коснулась моей ладони.
– Ты знаешь, чем должна заниматься, – смягчившимся тоном произнесла она. – Когда ты практиковалась в последний раз?
– В среду, – ответила я и не слукавила. – Студия в «Кауфмане» обошлась мне в тридцатку. В тридцатку, которой мне сейчас так не хватает.
С моей стороны было довольно отчаянно так потратиться, учитывая плачевное состояние моих финансов. Вдвойне бездумно из-за того, что это оказалось тратой времени. Большая часть моих репетиций были таковой. Я играла ноты, совершенно не чувствуя музыки.