Свет озера
Шрифт:
Ярость, только что владевшая Блонделем, сразу, казалось, стихла, на смену ей пришло неизбывное изнеможение. Он обвел взглядом присутствующих, подошел к скамье и сел. Положив локти на край стола, сжав ладонями виски, он, видимо, размышлял. Ортанс приглядывалась к нему с минуту, потом сказала все тем же спокойным своим голосом:
— А ну-ка, Бизонтен, объясните ему хорошенько, что воспоследует из этого праздника.
Бизонтен объяснил. И, не подымая глаз, Блондель выслушал его. Только время от времени он глубоко вздыхал, пожимая худыми плечами. Не отнимая ладоней от висков, он то и дело покачивал
— Господи, ни единой беды ты от меня не отвел!
51
Следующий день прошел словно в лихорадке — солнечный свет затягивала серая пелена, — Блондель делал одно открытие за другим, приходил в восторг, убеждаясь, что большинство детей явно набираются сил, что все работы в его отсутствие шли полным ходом. Однако между вспышками радости он вдруг погружался в беспросветный мрак и без устали твердил:
— Неужели эти люди не могли бы отпраздновать май как-нибудь иначе, без применения оружия? Почему им так необходимо мое присутствие на празднике, почему не могу я прийти к концу, когда уже закончат короновать победителей?
Никто не брал на себя смелость ему ответить, и Бизонтену думалось: где уж тут всем им, как и ему самому, разобраться в поведении лекаря. И все-таки он догадывался, в чем тут дело, так как несколько раз собирался было возразить вслух на возгласы Блонделя:
— Стало быть, вы не отдаете себе отчет в том, что любая ипостась войны — это уже начало самой войны!
Ортанс бросала на своих друзей выразительные взгляды: «Пускай, мол, говорит. Он все равно пойдет. А это самое главное».
Как и было решено заранее, следующая суббота была назначена для встречи с желающими усыновить сирот. Кандидаты явились чуть свет. Кто приехал из Моржа, кто из соседних деревень. В каждого приходящего Блондель буквально впивался своим инквизиторским взглядом. Расспрашивал каждого чуть ли не с пристрастием. Чувствовалось, что еще минуту, и от малейшей искры может возгореться огонь.
Так как день выдался солнечный, Мари, Клодия и Пьер вывели погулять детишек постарше — тех, кто умел ходить. Младшие остались на попечении старика цирюльника. Одну лишь Одетту — ту, что с обожженным лицом, — Блондель усадил рядом с собой; ему хотелось прочитать во взглядах будущих родителей, как они поведут себя при виде этого несчастного ребенка. Бизонтен не нашел в себе мужества возразить, хотя его и покоробил этот публичный спектакль. Блондель попросил его и Ортанс остаться, так как кроме него самого только эти двое умели читать и писать. Итак, они пристроились на краешке стола, а в середине сидели лекарь с девочкой, спиной к печке. Свет, падающий в окно и в широко распахнутую дверь, освещал лица прибывших кандидатов, робко и неловко усаживающихся на табуретки против Блонделя.
Всякий раз, как только входили новенькие, Ортанс вслух читала относящиеся к ним записи, потом Блондель начинал:
— Почему вы хотите взять ребенка?
— Потому что у нас детей нету.
— А что, вы рассчитываете, вы сможете ему дать?
— У нас деньги есть…
— Знаю, знаю, но не это главное.
И за первым вопросом следовали все новые и новые, звучащие подчас
— Видите этого ребенка? Возможно, мы и предложим вам ее удочерить.
И к великому удивлению Бизонтена, все мужчины и женщины, хотя многие и бледнели, переглянувшись, кивали головой. Одна только молодая женщина вскочила с места и, воскликнув «боже ты мой», бегом бросилась к двери, а за ней поспешил и ее супруг, высоченный, неуклюжий крестьянин, он до того растерялся, что не смог произнести ни слова, споткнулся о порог и чуть не упал.
Наконец, когда пришла очередь какого-то приезжего, этот человек крикнул:
— Да, да, отдайте ее нам! Завтра все ее увидят. И люди в сто раз больше дадут, чем рассчитывали дать.
Бизонтен так и обомлел от страха. Блондель перешагнул через скамейку и обогнул стол. Тот, что крикнул, поднялся с места, за ним и его супруга. Это был житель Моржа, человек лет тридцати, одетый в бархатный кафтан, щедро расшитый серебром. Был он высок ростом, и лекарю пришлось задрать голову, иначе он не смог бы заглянуть ему в глаза. Наступила минута тягостного, напряженного молчания, потом Блондель произнес еле слышно:
— Простите мне. В первое мгновенье я поддался гневу. Но я хочу, чтобы на эту девочку смотрели так же, как на всех остальных детей.
Он обернулся к Одетте и нежно обратился к ней:
— А теперь, крошка, пойди к Мари и ребятишкам. Вернешься сюда вместе с ними.
Девочка встала и вышла из комнаты. Вновь воцарилось молчание, как будто вместе с нею что-то непомерно огромное покинуло помещение. Тут Блондель заговорил:
— Однако и я сам нынче утром старался воспользоваться ее присутствием здесь. И мне это очень больно.
— Я убежден, — ответил мужчина, — что все эти люди были потрясены до глубины души.
— Вот что, — сказал Блондель. — Возможно, завтра эта девочка станет вашей дочкой. Согласились бы вы на то, чтобы показать ее людям?
Мужчина взглянул на жену, потом подошел к Блонделю и произнес:
— Если бы это помогло спасти еще тысячу других детей, то да. Показал бы.
Блондель снова зашагал по комнате, изредка останавливаясь около Бизонтена и Ортанс и бросая на них вопросительные взгляды. Но и тот, и другая упорно молчали. Так он шагал в раздумье еще долго. К крыльцу подъезжали все новые тележки. Жан, которому было поручено стеречь у дверей, сообщал новоприбывшим:
— Можете распрячь лошадь и отвести ее на лужок, он вон там напротив. А потом придется вам подождать своей очереди.
Слышен был перестук лошадиных копыт, какие-то неразборчивые слова, и вновь воцарялась тишина, как бы входившая в комнату вместе с солнечным светом.
Долго еще шагал в раздумье Блондель, наконец жестом, уже вошедшим у него в привычку, прижал ладони к вискам и вскричал:
— Но нет! Это немыслимо! Немыслимо! Как раз об этом я и не подумал. Нельзя допускать, чтобы хоть один ребенок, так жестоко отмеченный войной, присутствовал на этом празднике, где он услышит звуки выстрелов. Вы же не знаете!.. Не можете знать, что такое для этих детей звук выстрела или даже один вид мушкета.