Свет погас (перевод Энквист)
Шрифт:
Это была царская плата, и шейх, хорошо знавший, что при расчете получит свои комиссионные с врученной ему суммы, стал склоняться на сторону Дика.
— Меньше одной ночи пути и пятьдесят фунтов… Да на эти деньги человек может приобрести и землю, и колодцы, и прекрасные деревья, и жен, словом, всякое благополучие до конца дней своих. Кто согласен? — спросил Дик.
— Я, — отозвался чей-то голос. — Я поеду. Только ведь сегодня из лагеря никого не выпустят…
— Глупый! Разве я не знаю, что верблюд всегда может порвать
После этого начался торг, и в конце концов первые двадцать пять фунтов были вручены шейху, который стал о чем-то вполголоса говорить с погонщиком.
— Совсем недалеко… Любой вьючный довезет… Стану я лучшего верблюда тревожить ради слепого! — расслышал Дик слова последнего.
— Хоть я и не вижу, — сказал он, несколько повышая голос, — но у меня есть при себе вещица, у которой шесть глаз, а погонщик будет сидеть на переднем сиденье, и если мы на рассвете не будем в действующем отряде английских войск, то он умрет.
— Но где искать этот действующий отряд?
— Если ты этого не знаешь, так вместо тебя поедет другой, Знаешь ты или нет? Отвечай! И помни — это жизнь или смерть для тебя.
— Знаю, — угрюмо ответил погонщик. — Отойди в сторону от моего верблюда, я его сейчас подыму.
— Не торопись. Георгий, подержи голову этого животного, я нащупаю его щеки!.. Да, вот клеймо! — полукруг, отличительная метка бишарина, легкого верхового верблюда… Хорошо, отвязывай этого. Помни, благословение Всевышнего не снизойдет на того, кто старается обмануть слепца.
Люди, сидевшие у костра, засмеялись, видя разочарование погонщика. Он надеялся подсунуть ленивое вьючное животное со сбитой седлом спиной, и это ему не удалось.
— Посторонись! — крикнул кто-то, хлестнув верблюда ремнем под брюхо. — Дик проворно отскочил, почувствовав, что привязь в его руке натянулась.
В тот же момент поднялся крик: «Иллага! Ахо!.. Сорвался!..»
Бишарин с глухим ревом вскочил и стрелой помчался в пустыню. Погонщик с криком и проклятиями кинулся за ним. Георгий схватил Дика за руку, и тот, спотыкаясь и торопясь, пробежал мимо часового, привыкшего к подобным сценам.
— Куда вас черт несет? — крикнул он им вслед.
— Все мое добро в этом проклятом животном! — крикнул ему ответ Дик простонародным языком.
— Ну, лови его, да смотри, чтобы и тебе и твоему дромадеру не перерезали глотку.
Крики погонщика затихли, когда верблюд скрылся за ближайшим пригорком. Погонщик остановил его и заставил опуститься на колени.
— Садись впереди, — сказал ему Дик, взбираясь вслед за ним на заднее седло, и, тихонько постукивая дулом револьвера по спине погонщика, он добавил: — Ну,
Спустя немного времени его охватила торжественная тишина ночи, едва нарушаемая легким поскрипыванием седла и мягкой поступью неутомимых ног дромадера. Дик поудобнее уселся в седле, подтянув потуже свой пояс, и в течение часа ощущал на своем лице встречное движение воздуха, свидетельствовавшее о быстром ходе животного.
— Хороший верблюд! — сказал он наконец.
— Он никогда не оставался ненакормленным. Он у меня домашний!.. — ответил погонщик.
— В добрый час! Вперед!
И голова Дика вскоре склонилась на грудь. Он хотел думать, но мысли его сбивались и путались, потому что его сильно клонило ко сну. И в полудреме ему казалось, что он в наказание учит наизусть гимн, как бывало у миссис Дженнет. Он будто бы провинился, нарушив святость воскресного дня, и она за это заперла его в спальне и заставила учить гимн. Но он никак не мог вспомнить ничего, кроме двух первых строк.
Когда народ, избранный Богом, Страну изгнанья покидал… —твердил он без конца сонным голосом. Погонщик обернулся, чтобы убедиться, нельзя ли завладеть револьвером и окончить поездку. Но Дик проснулся, ударил его рукояткой по голове и стряхнул с себя сон. Кто-то притаившийся в кустах верблюжьих колючек что-то крикнул, и затем раздался выстрел, и снова воцарилась тишина, и его опять стал одолевать сон. Он был слишком утомлен, чтобы думать, и только время от времени клевал носом и пробуждался на мгновение, чтобы толкнуть дулом револьвера погонщика.
— Светит месяц? — спросил он сквозь сон.
— Уж он заходит, — ответил погонщик.
— Хотел бы я посмотреть на него. Придержи верблюда, я хочу слышать голос пустыни.
Погонщик исполнил его желание; среди тишины поднялся легкий предрассветный ветерок и своим дыханием разбудил засохшие листья какого-то чахлого кустарника и замер.
— Вперед! — скомандовал Дик. — Ночь сегодня холодная.
Всякий знает, что предрассветные часы кажутся всегда особенно долгими и холодными. Дику эта ночь казалась бесконечно длинной. Но вот погонщик что-то пробурчал, и Дик вдруг ощутил перемену в воздухе.
— Никак светает, — сказал он.
— Да, а вот и лагерь. Хорошо доехали?
Верблюд вытянул шею и заревел, почуяв близость других верблюдов в английском отряде.
— Скорее, скорее! — торопил Дик.
— Там что-то неспокойно, — сказал погонщик, — только из-за пыли разобрать нельзя, что они делают.
— Спеши вперед, а там узнаем.
Теперь уже доносился шум голосов, и крики животных, и гомон пробуждающегося военного лагеря.