Свет погас
Шрифт:
— Что же вы надумали?
— Надумал уехать, само собой. Чего ради мне здесь оставаться?
— Да разве можете вы об себе заботиться?
— Я все могу. Раньше я этого не понимал, но я могу решительно все. И многое уже сделал. Такая смелость заслуживает поцелуя, ежели Бесси мне не откажет. — Как ни странно, Бесси отказала, и Дик рассмеялся. — Пожалуй, ты права. Что ж, приходи послезавтра в девять, тогда и получишь свои денежки.
— Это наверняка?
— Я не обманщик, сама увидишь, когда придёшь, сдержу я слово или нет. Но как долго, как бесконечно долго ещё ждать! До свиданья, Бесси! Ступай
Домоправитель не заставил себя ждать.
— Сколько стоит все имущество в моей квартире? — повелительно спросил Дик.
— Не знаю, что и сказать, сэр. Тут есть очень хорошие вещи, но есть и вконец обветшалые.
— Они застрахованы на двести семьдесят фунтов.
— Страховая оценка ещё ничего не значит, сэр, хотя я не стану утверждать…
— До чего ж вы болтливы, черт бы вас взял совсем! Вы изрядно урвали всякого добра у меня и у других жильцов. А на днях вы говорили, что подумываете оставить место и открыть собственный ресторанчик. Я вас прямо спрашиваю, извольте прямо и отвечать.
— Полста, — сказал мистер Битон, даже не моргнув глазом.
— Накиньте ещё столько же, иначе я переломаю половину мебели, а остальное сожгу.
Он ощупью добрался до этажерки красного дерева, на которой лежала куча альбомов, и выломал одну ножку.
— Грешно вам, сэр, — сказал домоправитель с беспокойством.
— Это моя собственность. Сотняга или…
— Сотняга, уж будь по-вашему. Но починка этажерки станет мне, по крайности, в три фунта и шесть шиллингов.
— Я так и знал. Какой же вы отъявленный мошенник, если сразу согласились удвоить цену!
— Надеюсь, никто из жильцов не изволит на меня обижаться, особливо вы, сэр.
— Оставим это. Завтра же принесите деньги и распорядитесь уложить всю мою одежду в коричневый кожаный чемодан. Я уезжаю.
— Как же это, ежели вы обязаны предупредить за три месяца?
— Я уплачу неустойку. Велите уложить вещи, а меня оставьте в покое.
Мистер Битон рассказал об этом неожиданном отъезде жене, и она решила, что во всем виновата Бесси. Но муж смотрел на дело более снисходительно.
— Оно конечно, такого мы никак не ждали, — но ведь от него завсегда неизвестно чего ждать. Вот послушай только!
Из комнаты Дика доносилось пение:
— Мы уже никогда не вернёмся, друзья,Мы уже не вернёмся сюда;Мы пойдём к чертям, да простится нам,Что мы не вернёмся сюда!Пусть земля нас манит иль вода, друзья,Пусть земля нас манит иль вода;Но мы никогда не вернёмся, друзья,Мы уже не вернёмся сюда!— Мистер Битон! Мистер Битон! Куда к черту запропастился мой пистолет?
— Беги скорей, он хочет застрелиться — совсем, видать, с ума спятил! — воскликнула миссис Битон.
Мистер Битон постарался успокоить Дика, который метался по своей спальне и далеко не сразу сообразил, отчего это его уверяют, что «завтра все отыщется, сэр».
— Эх вы, красноносый старый дурак — вот ещё тупоголовый академик выискался! — заорал он наконец. —
Когда-то давно Дик обзавёлся полным комплектом походного снаряжения, который весил сорок фунтов и был подобран опытной рукой, со знанием дела. Это заброшенное сокровище он и пытался теперь найти и привести в порядок. Мистер Битон поспешил убрать пистолет, лежавший в ранце сверху, и Дик стал вытаскивать куртку и бриджи цвета хаки, голубые полотняные обмотки, плотные фланелевые рубахи, сложенные поверх кривых шпор. На дне лежала фляга, а под ней альбом и рисовальные принадлежности в футляре из свиной кожи.
— Это мне не нужно, можете забрать, мистер Битон. Остальные вещи я возьму с собой. Положите все в мой чемодан наверху справа. А потом приведите в мастерскую вашу жену. Мне понадобитесь вы оба. Обождите минуточку: дайте мне перо и лист бумаги.
Не так-то легко писать, когда ничего не видишь, а у Дика были особые причины желать, чтобы все получилось разборчиво. И он принялся за дело, поддерживая левой рукой правую:
«Мой корявый почерк объясняется тем, что я слеп и не вижу своего пера». Уф! К этому никакой адвокат не придерётся. Я полагаю, надо поставить подпись, но заверять её пока не обязательно. А теперь продолжим чуть пониже… И почему я не выучился печатать на машинке? — «Я, Ричард Хелдар, излагаю ниже свою последнюю волю и своё завещание. Я нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти и никогда не писал иного завещания, каковое подлежало бы аннулированию». Ну ладно. Что за дрянное перо! И на каком месте я остановился? «Завещаю все своё состояние, в том числе четыре тысячи фунтов, а также две тысячи семьсот двадцать восемь фунтов, обеспеченные мне…» Эх, получается вкривь и вкось. — Он оторвал половину листа и начал сначала, старательно выводя каждую букву. Вот, наконец: «Все свои деньги я завещаю…» — Далее следовали имя и фамилия Мейзи, а также названия двух банков, в которых эти деньги хранились.
— Быть может, завещание составлено не по всей форме, но ни у кого нет даже малейшего права его оспаривать, и адрес Мейзи я указал. Войдите, мистер Битон. Вот моя подпись: она вам знакома, вы ведь не раз её видели. Прошу вас и вашу жену её заверить. Спасибо. Завтра вы отвезёте меня к владельцу дома, я уплачу неустойку за отъезд без предупреждения и оставлю эту бумагу у него на случай, если со мной что случится в пути. А теперь растопим камин в мастерской. Не уходите, вы будете подавать мне бумаги по мере надобности.
Никому не дано знать, пока сам этого не испытаешь, каким жарким пламенем горит ворох счётов, писем и квитанций, накопившихся за целый год. Дик затолкал в камин все бумаги, какие были в мастерской, — кроме трех нераспечатанных писем; потом сжёг альбомы, эскизные тетради, чистые и незаконченные полотна без разбора.
— Подумать только, экую кучу хлама может накопить жилец, ежели он долго не съезжает с квартиры, — сказал наконец мистер Битон.
— Это верно. Осталось ещё что-нибудь?
Дик обшарил столы.