Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

– Позавчера я видела Николя!

– Надо же, как ему повезло! – жуя, откликнулся свекор. – А я не видел вас целый год!

– Михаил Борисович, как вы можете сравнивать! Он так несчастен! Я его жена!.. И я должна сделать все возможное и невозможное, чтобы поддержать его!

– Ах, вы снова стали его женой? – злая насмешка мелькнула в его взгляде.

– Я никогда не переставала быть его женой! Слышите – ни-ког-да!

– Какое величие духа! Софи, Софи, вы заставляете меня думать, что к тем, кто дурно с вами

обходится, вы только сильнее привязываетесь! Дорогое дитя, это жалость ослепляет вас! Ну, и до каких же пределов вы готовы дойти в самоотречении?

Софи собрала все силы, чтобы не ответить.

– Уж не до Сибири ли? – тихо спросил он.

Она вздрогнула. Откуда ему стало известно о ее планах? Она ведь ничего об этом ему не писала! Весь вытянувшись в ее сторону, Михаил Борисович больше не нападал, теперь он словно бы молча умолял ее. Софи тоже молчала, решив как следует потомить его неизвестностью.

– Но скажите же мне, что это неправда! – в конце концов, не выдержал он.

– Это правда, – сухо ответила она.

Михаил Борисович схватился за голову:

– Боже мой! Боже мой! Какой ужас!

– Кто известил вас?

– Псковский предводитель дворянства. Когда вы направили ходатайство императрице, ему пришел из Санкт-Петербурга приказ составить донесение о вашей жизни в Каштановке. А поскольку мы с ним старые друзья, он и сообщил мне об этом сразу же…

Софи быстро сообразила, что раз насчет нее ведется что-то вроде расследования, значит, ее прошение принято и рассматривается. Лицо ее осветилось такой надеждой, что Михаил Борисович разозлился – нахмурившись, он буркнул:

– Рано радуетесь! Далеко не все собранные о вас сведения могут оказаться в вашу пользу!

– Меня бы это удивило! – не без иронии откликнулась она.

– Меня тоже! – с жалкой гримасой признался он.

Она не ответила. Молчание было тяжелым, длилось долго. Погрузившись в себя, Софи пыталась поймать какую-то ускользавшую от нее мысль, и вдруг все стало так ясно, что она даже просветлела лицом.

– Теперь мне понятно: вы приехали только потому, что узнали о моем намерении отправиться за Николя в Сибирь! – торжествующе сказала она.

Свекор не дрогнув выдержал ее взгляд и ответил:

– Вы правы. Поэтому. И намерен сделать все, чтобы помешать вам совершить эту глупость.

– Забавно… Вы говорите совсем как ваш сын. Он тоже старался меня отговорить… Но разве я послушаюсь вас, если не послушалась его?

– Но он не мог сказать вам того, что скажу я! Потому что в глубине души он ведь только о том и мечтает, чтобы вы были рядом – как же ему убедить вас, что вы ведете себя безрассудно!

– Ничего подобного, и я отлично представляю себе, что меня там ждет.

– Вот уж нет! У вас ни малейшего представления о Сибири! Для того чтобы там выжить, надо там родиться! А если вас поселят очень

далеко от каторги? А если вы вообще не сможете видеться с Николаем и, отрезанная от Санкт-Петербурга, к тому же еще и никак не сможете повлиять на его участь?

– Что ж, рискну!

– Какой уж тут риск, когда нет никаких сомнений в неудаче вашего дела… Послушайте, Софи, если уж вам так необходимо проявить преданность и самоотверженность, вернитесь-ка лучше в Каштановку, а не устремляйтесь за Байкал!..

– А я думаю иначе.

– По-видимому, вы забыли о маленьком Сереже? Но Маша доверила его вам умирая… И вы ответственны перед нею за жизнь ребенка!

Софи был совершенно ясен замысел гнусной комедии, которую разыгрывал перед ней Михаил Борисович. Она выпрямилась и смотрела на свекра с нескрываемым отвращением.

– У него нет никого на свете, кроме вас! – продолжал тот. – Вы ему мать! Бросая его, вы лишаете невинное существо материнской нежности, материнского тепла, между тем как в них нуждается каждый ребенок! Значит, вы допустите, чтобы дитя второй раз осиротело?!

Голос его охрип, слезы повисли на редких ресницах.

– Я люблю Сережу всей душой, – спокойно ответила она, – но я знаю, что и в разлуке со мной он не будет чувствовать себя несчастным. В вашем доме, Михаил Борисович, он вырастет, не зная ни в чем нужды. Николай же без меня пропадет: вот он-то нуждается во мне как никто на свете.

– На одной чаше весов невинное дитя, на другой – политический преступник, – злобно усмехнулся свекор.

Выведенная из себя, Софи закричала:

– Прошу вас, оставьте в покое Сережу и не пытайтесь меня разжалобить с его помощью. Я отлично понимаю, что вы думаете только о себе!

– Я?! – глаза его округлились в нарочитом недоумении. – Да как вы можете такое предполагать?

– Ничего я не предполагаю, я просто очень хорошо знаю вас, батюшка! Вы думаете только о себе! Ваши желания должны быть законом для всех ваших близких! И если вы не хотите, чтобы я ехала за Николя в Сибирь, то только потому, что страшитесь скуки и одиночества в Каштановке! Вам наплевать, выживет ваш сын или погибнет в нищете, на другом конце земли, лишь бы у вас была возможность играть со мной в шахматы каждый вечер!

– Ах, вы убиваете меня, Софи… – Михаил Борисович театральным жестом прижал руку к сердцу. Страдальческая гримаса его была столь неестественна: искривленные губы, закатившиеся глаза, – что Софи едва удержалась от злобной усмешки.

– Оставьте, хватит притворяться! – устало произнесла она. – В том положении, в каком мы находимся, ваши мелкие недомогания вообще не в счет. Когда вы увидите Николя – исхудавшего, грязного, измученного одиночеством – вот тогда вы хоть что-то поймете…

Лицо Михаила Борисовича словно отвердело: мягкий воск превратился в мрамор.