Свет твоих глаз
Шрифт:
– Те самые, которые вы прочли и подписали! В чем дело, Вероника?! Хотите еще раз взглянуть на основной договор? – я категорически не понимал, что происходит.
Откуда столько недоумения и возмущения? Зачем Вероника пришла, если теперь делает вид, что впервые слышит о том, в какой услуге я нуждаюсь?
Ника придвинулась обратно к столу, дрожащей рукой подгребла к себе уже подписанный договор и взялась снова перечитывать его – на этот раз очень медленно и внимательно. Она напряженно сопела. Бумага шелестела
– Это недоразумение, – Вероника уронила руки с договором на колени, уставилась на меня. Голос ее звучал требовательно и почти обвиняюще. – Чудовищное недоразумение!
– Вероника. Какое может быть недоразумение, если вы общались с Викторией, которая не могла не сообщить вам, с какой целью разыскала и пригласила вас?
– Виктория говорила, что вам нужна домработница! – выкрикнула Ника отчаянно. – И я отозвалась именно на это объявление!
– Вы. Домработница? – я окончательно перестал понимать, что происходит.
С чего вдруг молодая и очень хорошенькая женщина в довольно дорогой одежде – а я даже в теперешнем своем состоянии мог отличить одежду приличного бренда от турецко-китайского ширпотреба – претендует на должность помощницы по хозяйству?
– Претендентка на вакансию домработницы должна была явиться вчера, – припомнил вслух. – Но не пришла и даже не перезвонила.
– Я же сказала, что опоздала! – голос Вероники звенел отчаянием. – Попросила прощения!
– Опоздала – почти на сутки, – я не сумел удержаться от упрека и даже легкой иронии.
Рейтинг девчонки в моей невидимой табели о рангах рухнул, разлетелся карточным домиком. Это кем надо быть, чтобы явиться спустя сутки после назначенного времени, ничего не объяснить, а потом еще и подписать договор, толком даже не прочитав его?
– Вы должны аннулировать договор! Порвать его! Расторгнуть! – Вероника вскочила, бросила бумаги на стол и оперлась на них ладонями, требовательно глядя мне в лицо. – И вообще, могли бы смотреть на меня, когда я с вами разговариваю!
Не мог бы. Но это ее не касается. Да уж, с таким несерьезным отношением к жизни ей и правда только помощницей по хозяйству работать.
– Я. Вам. Ничего. Не должен! – я тоже встал. Глянул на Веронику с высоты своего роста. Сто девяносто три сантиметра, на минуточку. – А вот вы мне – уже должны. Ребенка – или огромную неустойку в случае преждевременного расторжения договора. Что выбираете, Вероника?
3. Вероника. Невезучая
«Исполнитель доверяет заказчику в выборе клиники и специалистов, которые будут наблюдать за состоянием здоровья суррогатной матери…»
После двух ночей без сна глаза слипались, голова
Смысл прочитанного дошел до меня не сразу. Но когда дошел…
Я сорвалась. Впервые за двадцать восемь лет жизни позволила себе повысить голос. Причем – на чужого человека. Мрачного незнакомца, который был выше меня на голову и на полметра шире в плечах.
– Вы должны аннулировать договор! Порвать, расторгнуть! – кричала ему в лицо, чувствуя, как меня начинает колотить крупная дрожь.
Он рассчитывает, что я соглашусь родить ему ребенка?
Да ни за что!
Я больше никогда, никогда не буду рожать!
Потому что терять – это слишком. Нет, даже не больно – страшно.
Боль может прийти, а может – нет. Ко мне она так и не пришла. Или я совсем разучилась ее чувствовать. Но та ночь, когда не стало моего маленького сына, поселилась во мне навечно. И пусть вокруг рассветы и закаты менялись местами, весны превращались в лета, а осени – в зимы, мне казалось, что все это где-то в другой вселенной.
А я по-прежнему жила там. В той ничем не примечательной майской ночи, когда мой сын все еще был со мной. Брал грудь, болезненно прикусывая сосок прорезавшимся зубиком. Хныкал и капризничал – как всегда, когда чувствовал, что я нервничаю из-за того, что наш папа снова где-то задерживается…
– Я. Вам. Ничего. Не должен! – рев раненого бизона вернул меня в действительность.
Я захлебнулась – криком, подступающими слезами. Почувствовала, как подгибаются колени.
«Вы должны мне ребенка или огромную неустойку», – сквозь гул в ушах донеслись до сознания жесткие бескомпромиссные слова.
И взорвали меня снова, хотя казалось, что взрываться уже нечему.
– Неус-с-с-тойку? – произнесла я свистящим шепотом. – Будет вам неустойка, господин Скворцов!
Вынула со дна сумочки пачку купюр. Бросила в лицо нависающему надо мной мужчине. Тот даже не моргнул. Отшатнулся только тогда, когда я нечаянно задела ногтем его подбородок.
– Что вы творите, Вероника? – рявкнул раздраженно.
– Расплачиваюсь! Всю жизнь расплачиваюсь за собственную доверчивость! Ну что, вам этого хватит?!
– Это не так делается…
– Мне все равно – как! До свидания! – я рванулась прочь, споткнулась о трехногого лабрадора, который бросился мне в ноги, потеряла равновесие и рухнула на пол.
Из глаз хлынули слезы.
Навалилось все разом: так и не пережитая горечь потери. Обида на бесчувственного бывшего мужа и на свекровь, которой хватило жестокости обвинить меня в смерти ребенка. Бесконечная усталость. Страх перед будущим, которое разрушилось так неожиданно и так глупо… отчаяние – глухое, безнадежное, безразмерное.