Свет в ладонях

Остапенко Юлия Владимировна

Ему повезло – он сразу напал на след. Первый же пойманный за ухо мальчишка поведал Клайву, что буквально вчера тут проездом была бродячая труппа, поваландалась немного, но потом снялась и поехала дальше. Видимо, Джонатан решил, что они всё ещё слишком близко от столицы, и не позволил театру доктора Мо задержаться на месте дольше, чем на один день. Однако теперь Клайв знал направление: они двигались к югу. Он поблагодарил мальчишку медяком, поскакал дальше и через шесть часов пути наткнулся на ещё одну деревеньку, где ни о каком докторе Мо и слыхом не слыхивали.

Клайв вызнал, какие ещё селения есть в округе, и рассудил, что до вечера успеет наведаться в ещё одно – что и сделал, увы, вновь безо всякого успеха. Раздосадованный второй подряд неудачей после обнадёживающего

начала, Клайв заночевал в деревеньке, а наутро отправился дальше. Будто в качестве компенсации за вчерашнее расстройство, ему тотчас повезло: да, были тут такие лицедеи, дали одно представление и уехали. Доктор жуткий такой, ровно сам мертвяк, а девка-то, девка-то как хороша – глаз не отвести!

Так Клайв не без изумления выяснил, что девица Клементина, сиречь её высочество наследная принцесса шармийская Женевьев Голлан, и в самом деле не побрезговала разыгрывать ту роль, которую ей пришлось принять на себя ради успешного побега. Честно говоря, Клайв был впечатлён. И с удвоенным энтузиазмом продолжил поиски.

Так он рыскал по миру, то нагоняя беглецов почти вплотную, то снова отставая от них на небольшой, но решающий шаг. Несколько раз он брал ложный след, возвращался и ехал дальше, всё так же держась юго-западного направления. Однако городков вокруг было много, дорог – тоже, и он нет-нет да и сворачивал с верного пути, а когда возвращался, Джонатан с его новой компанией опять опережали его на день, два, а то и на три дня. Как-то раз Клайв разминулся с ними всего на пару часов, и скакал как полоумный, чуть не загнав Выдру до смерти, – а потом оказалось, что мальчишка, указавший ему, куда поехали лицедеи, то ли подшутил над ним, то ли обладал скрытым косоглазием и сам не мог отличить право от лево. Клайв вернулся бы и вытряс из него дух, если б только не торопился так сильно. И снова ускользали от него Джонатан с принцессой – с той самой завидной настойчивостью, с которой попадались на его пути, когда он, припеваючи, жилпоживал в столице безо всяких хлопот.

Прошло без малого шесть недель, когда Клайв, злой, измотанный, ошалевший, словно исходящая пеной борзая, так и не сумевшая загнать прыткую лань, поймал-таки неуловимую повозку Анатомического театра. Он в очередной раз расспрашивал на очередной улице очередного оборванца, описывая повозку, когда оборванец воскликнул: «Да вот же она!» – и указал Клайву за плечо.

И Клайв, обернувшись, увидел Паулюса ле-Паулюса, с беспечным видом сколачивающего подмостки рядом с пёстрой палаткой.

Клайв подскочил к Паулюсу и сграбастал за грудки. Паулюс разинул рот.

– Мы же в расчёте, – только и смог выговорить он, ибо, обладая хорошей памятью типичного проходимца, чётко знал, у кого какой за ним должок, а с кем он расквитался и может не ждать ножа в спину.

– Где они? – спросил Клайв страшным шепотом. Пытаясь нагнать наконец театр, он не ел, не спал и не мылся уже целые сутки.

– К-кто? – икнул Паулюс, кося взглядом в сторону палатки, где кто-то кряхтел и копошился. Клайв, не выпуская своей добычи, нагнулся и зыркнул под приспущенный полог. В полумраке палатки сновала щуплая фигурка доктора Мо. Больше там никого не было, и повозка, похоже, тоже была пуста – не считая сваленного в углу голема.

– Джонатан и Женев… девица Клементина.

– А-а… а мы их ссадили ещё третьего дня под Монлегюром.

– Как ссадили?! – спросил Клайв, и Паулюс охотно рассказал, как.

Клайв молча выслушал его, потом оправил на нём смятый воротник, угрюмо извинился и побрёл в первую попавшуюся гостиницу – отсыпаться.

Несмотря на то, что вместе с долгожданной удачей Клайва поджидало сокрушительное поражение, наш герой не отчаялся. До сего дня, преследуя свою цель, он думал как бродячий артист. Теперь перед ним стояла задача ещё проще: ему нужно было всего лишь думать, как Джонатан, который, очевидно, остался теперь предводителем группы и задавал если не цель движения, то хотя бы его характер. Клайв знал Джонатана, и он знал, что, хотя его друг и склонен был сгоряча лезть на рожон, однако делал это лишь тогда, когда на кону была его собственная голова. Когда же от него зависела судьба других,

вверенных его чувству долга, бывший лейтенант ле-Брейдис делался чрезвычайно осторожен, даже, не в обиду ему будь сказано, несколько боязлив. Клайв теперь понял наконец то молчаливое отчаяние, с которым Джонатан явно боролся, отлёживаясь после ранения в подвальчике на Петушиной улице. Он страшно боялся, что тайна личности принцессы будет раскрыта, а он, слабый и беспомощный, не сможет её защитить. Если бы он сам должен был выбраться из города, сиганул бы в реку и проплыл бы по сточным канавам под стеной – не испугался бы и не побрезговал. Но свалившаяся ему на голову принцесса всё меняла: Джонатан не станет лишний раз рисковать. Кстати, чего Клайв по-прежнему не понимал, так это того, как они оказались замешаны в ту заварушку во дворце Сишэ и что, собственно, представляла собой оная заварушка. Монлегюр сказал, будто король убит, и чуть ли не самим Джонатаном, что было, разумеется, феерически бредовой теорией. Впрочем, всё по порядку. Обо всём этом Клайв ещё успеет его расспросить.

Итак, Джонатан и принцесса движутся куда-то, не пойми куда, очевидно, в южном направлении. Движутся тихо и не привлекая внимания; однако им надо как-то зарабатывать на хлеб, кров и дилижанс. Зная Джонатана, Клайв был уверен, что ни на что незаконное тот не пойдёт даже ради защиты королевской особы. Такой уж он был, этот Джонатан ле-Брейдис, – самым тяжким его прегрешением против Права и Устава была та безрассудная юношеская дуэль в шестнадцать лет, ну и ещё побег из столицы вместе с государственной преступницей, что, впрочем, Джонатан преступлением наверняка не считал. Но так или иначе, им нужно найти способ заработка. Какой же?

И тут Клайву очень помогла новая ниточка, которую дал ему Паулюс ле-Паулюс. На радостях, что господин капрал преследует, оказывается, не его, а «ту девицу со своим хахалем», лицедей мигом раскололся и поведал Клайву, что в путешествии к этой парочке присоединилась Эстер Монлегюр. Клайв присвистнул, услыхав это имя. Сию прелестную особу он хорошо помнил по Академии ле-Фошеля, где Джонатан втюрился в неё с неистовой беззаветностью семнадцати лет. Судя по тому, какие страшные глаза Джонатан делал при упоминании сей девицы, и по тому, как он вообще избегал о ней лишний раз упоминать, Клайв имел все основания заподозрить, что одними вздохами при луне и совместным колдовством над паровой машиной для глажки дело там не ограничилось. Впрочем, подозревать большее значилось бы усомниться в высочайших моральных качествах Джонатана ле-Брейдиса, чего Клайв, конечно же, никак не мог. С другой стороны, раз она с ним поехала – на то должна была быть очень веская причина…

Но это тоже потом. Главным сейчас было то, что, хоть Эстер Монлегюр и не была во вкусе Клайва Ортеги (он предпочитал более опытных и менее эмансипированных женщин), Клайв не мог не отдать должное её таланту механика. Он ни разу, ни до, ни после, не встречал подобных талантов у женщины, и, должно быть, именно поэтому так хорошо её запомнил. И хотя Эстер демонстративно презирала люксий, о чём напористо заявляла профессорам на каждом экзамене, собрать и разобрать любой нелюксиевый прибор она могла бы хоть с завязанными глазами. Клайв не знал, было ли это умение широко востребованным в нынешние времена засилья магических машин, но предположил, что заработать им на тарелку супа можно. В конце концов, до сих пор далеко не все жители Шарми, тем более за пределами столицы, могли позволить себе люксиевые машины в быту. Поэтому многие обходились, по старинке, ручными мясорубками, чугунными утюгами и заводными музыкальными шкатулками.

Клайв купил у первого же встречного старьевщика большие механические часы, работавшие на заводе. Часы были, разумеется, сломаны, указывая вечную половину восьмого, и их опущенные стрелки походили на обвислые усы старого разорившегося дельца, который уже не ждёт от жизни ничего хорошего. Если часы потрясти, то внутри у них эффектно и громко стучало и звякало, навевая мысли о том, что там ещё, в принципе, есть что чинить. Клайв сунул своё приобретение за пазуху и двинулся к югу, расспрашивая, не знает ли кто умельца, который работает со старыми механизмами.