Свет в окошке
Шрифт:
Илюшка хотел что-то возразить, даже по лицу было видно, что возражать собрался, но тут их прервали:
— Илье Ильичу горячий привет!
Подошедшая девушка была незнакома Илье Ильичу: либо изменила внешность до неузнаваемости, или непристойно омолодилась. Во всяком случае, на вид ей было лет пятнадцать, а это не слишком характерный возраст для города мёртвых. Лишь затем Илья Ильич понял, что незнакомка кличет по имени-отчеству не его, а Илюшку, который ведь тоже Илья Ильич.
— Антуанетте Арнольдовне горячий привет! — отозвался Илюшка явно кодовой фразой.
Боже, эта фря ещё и зовётся Антуанеттой Арнольдовной! Хороши у Илюшки знакомые девушки, недаром он морщился, когда его спросили о личной жизни.
Очевидно, Илья Ильич
— А вас я не знаю, первый раз вижу. Вы Илье друг, да?
Илья Ильич пожал плечами, как бы говоря, что нет ничего удивительного, что кто-то с ним не знаком, а вот кем он приходится Илье, это никого не касается. Раз за одним столиком сидят, то знакомы, а третий в мужском разговоре будет лишний, даже если внешность у лишнего тянет на три сотни мнемонов.
Антуанетта вздохнула очень натурально, произнесла: «Тогда не буду мешать» — и не просто отошла, а вовсе вышла из кабачка, звякнув на прощание дверным колокольчиком.
Надо же, деликатная девица оказалась. Илья Ильич почувствовал что-то похожее на укор совести.
— А может быть, ты и прав, — подал голос Илюшка. — Ничего больше не умеем, вот и ходим войной на неприступную крепость. А другие живут как люди, стариков своих поддерживают, в Обработку скатиться не дают. Один мой сосед, он физиком при жизни был, всё опыты ставит, пытается природу нихиля определить. Но тот не даётся. У нихиля собственных свойств нет, так он любые воображаемые свойства принимает. Горячий нихиль, зелёный, жидкий… Представляешь зелёный цвет сам по себе, без носителя? Вот и я не представляю. А сосед чего-то мудрит с этими качествами — и счастлив. Потом ему, конечно, надоест, да и мнемоны кончатся. Успокоится мужик, пообнищает, скатится в Отработку, а там и в нихиль свой любимый превратится. Меня та же судьба ждёт, только я не опытами балуюсь, а военными прожектами маюсь. Но, пока жив, буду прожекты строить.
— Ну, так уж и прожекты… Сам же сказал, брали её триста лет назад. Расскажи-ка ты мне, что известно про оборону этой твоей Цитадели и как вы её взять пытались. У меня боевой опыт какой-никакой тоже имеется, к тому же я не просто пехтура, а сапёр. Может быть, подрыться можно под стену или ещё как-нибудь подкузьмить. Рассказывай, не стесняйся, а я заодно послушаю, какие у вас разведанные собраны.
Домой возвращались уже под вечер. Илью Ильича, не спавшего предыдущую ночь, качало от усталости, да и Илюшка позёвывал. За день они успели побывать в нескольких секторах Города и заглянуть в Отработку, где жители уже не делились по нациям, а просто дотягивали отпущенные дни кто как умел. Кварталы Отработки охватывали Город широким кольцом, подобно тому как пятна свалок окружают мегаполис, только здесь на помойке оказались не испорченные вещи, а позабытые люди. Сквозь истоптанную мостовую проглядывал нихиль, дома казались ветхи, да и не дома это были, а какие-то блоки, фрагменты, выдавленные на окраину, подобно тому как живой организм гноем изгоняет вонзившуюся занозу.
Люди, которые проживали здесь последние лямишки, давно оставили всякие попытки устроиться и заработать на жизнь. Именно на жизнь, в самом прямом смысле этого жестокого слова. Не сыщешь лямишки — нечем станет дышать, терпеливо ждущий нихиль, которым наполнена река забвения, задушит, растворит, уничтожит. Никем ты был, в ничто и обратишься.
Старики, очень много стариков… Когда-то они, должно быть, омолаживались, ходили по улицам, радуясь второй нечаянной жизни, сидели в кафе, любили друг друга, ссорились и ненавидели, старались уязвить противника ловкой интригой или колкой шуткой, искали работы, не заработка даже, а возможности применить то, чему научились в предыдущей жизни. Сейчас каждый из них точно знал, сколько лямишек остаётся в тощем кошельке, и, несмотря ни на что, каждый продолжал надеяться.
Илья Ильич, сроду не подававший
— Понял теперь, почему я успокоиться не хочу? — спросил Илюшка, когда развалины Отработки остались позади и они вошли в русский сектор.
— Понял, не дурак, дурак бы не понял… — механически отшутился Илья Ильич, думая о своём.
И не желая разговора на тягостную тему, спросил:
— А что за девчонка к тебе подлетела?
— Так, случайная знакомая… здешняя. В «Дембель» она порой заходит, вокруг парней вертится, а приткнуться не может. Я её и запомнил только потому, ну… я тебе говорил, что запоминаю всех, с кем хоть раз поговорить довелось. А так, считай, мы и не знакомы.
— А чего ж приткнуться не может? Внешность у неё хороша, даже если всё это макияж, то нестандартный, на заказ делан. На такую парни липнуть должны.
— Так она же не проститутка, а из тех дур, кто хочет семью и любовь до гроба. А семьи в том мире остались, тут прочную семью редко встретишь, такую, чтобы в прежнюю жизнь корни не уходили. Опять же возраст. Молодая девушка из себя инженю корчить не станет, значит, этой не меньше пятидесяти лет. Я имею в виду тех, прижизненных лет. Да небось ещё и старой девой была… Нет, я от таких стремглав бегу.
— Ясно… — протянул Илья Ильич и добавил невпопад: — А Цитадель мы с тобой возьмём. Кажется, понял я, в чём тут секрет.
Глава 5
К удивлению Ильи Ильича, сын остался безразличен к обещанию взять Цитадель силами двоих человек. Они пришли домой, попили чаю и улеглись спать, так и не обсудив свежеизобретённый план. Илье Ильичу пришлось на следующий день напоминать сыну о своих словах.
— Все новички думают, что им удастся Цитадель нахрапом взять, — снисходительно объяснил Илюшка. — Я тоже так полагал. И тоже первым делом начал придумывать, как бы под стены тихой сапой подкопаться. Только ничего не получится, там и без нас рыли. Нихиль разгребать — милое дело, хоть на километр рой, туннель выходит ровный, гладкий и никуда не ведущий. Ну, скажем так, фундамент Цитадели глубже уходит, а уж его тебе даже поцарапать не удастся.
— А если взорвать?
— Мощность взрывчатки зависит от того, сколько ты в неё денег вложил. У защитников денег больше. Так что, взрывай — не взрывай, а стена будет стоять как стояла. Фейерверк получится знатный, это верно, а больше — ничего.
— Понятно. Я ждал чего-нибудь подобного. В конце концов, всё, что тут есть материального, существует лишь благодаря мнемонам, значит, и отталкиваться следует от мнемонов в чистом виде, а не от их материального воплощения.
— Красиво излагаешь, — улыбнулся сын. — Мы эту нехитрую премудрость на своих шкурах постигали во время Афганского прорыва. Потому и выискиваются способы не силой прорваться, а обманом. Серёга, вон, собирается с трапеции прыгать. Знает, что ничего не получится, а мудрует, расчёты какие-то приводит, запаздывание высчитывает… Поможет ему это запаздывание… Против лома нет приёма.
— Есть.
— Другой лом, что ли? Где ты такую прорву денег возьмёшь?
— Зачем лом? Достаточно спицы… если знать, куда ткнуть.
— А ты уже, конечно, знаешь. Давай, рассказывай, что ты сумел за один день вызнать…
Когда Илья Ильич коротко в трёх словах изложил свой план, Илюшка долго молчал, затем сказал:
— Всё равно ничего не получится. Нутром чую, что-то здесь не так.
Илья Ильич пожал плечами и не ответил. Помолчали. Потом, под незначащие разговоры, позавтракали. Никогда в реальной жизни Илье Ильичу не удавалось нормально пожарить яичницу с ветчиной, и сейчас, когда ничего он не жарил, а лишь придумывал, глазунья получилась разом горелая и недожаренная. Съели какая вышла, но кофе, убийственно крепкий и сладкий, делал уже Илюшка.