Свет вечный
Шрифт:
А лужичанам на помощь не приходил никто. Змрзлик это не прозевал.
– Гыр на них! – заревел он. – Бей их, бей! Не дайте убежать!
Его голос, хоть и громкий, терялся среди лязга и суматохи. Но лужичан били и так. Били, пока они не начали сообща отступать. Чтобы в конце концов перепугано бежать. Часть гуситов пустилась в погоню, остальные добивали тех, что остались, сбившись в тесные группки и яростно защищаясь.
Особенно ожесточенное и наиболее успешное сопротивление оказывала одна группа под командованием рыцаря в полных доспехах на защищенном панцирем коне.
– Кацеры, курвы! – рычал изпод поднятого забрала
Шарлей подъехал к Рейневану, сунул ему в руку пражское «предательское» ружье с тлеющим фитилем.
– Подойди, – выдохнул он, – раз просит.
Рейневан вытер с лица пот и кровь. Подъехал рысью, поднял самопал и пальнул рыцарю прямо в лицо.
Этого было достаточно.
– Пощады! – друг за другом бросали оружие лужичане. – Пощады! Сдаемся!
– Важных не бить! – крикнул раненный и качающийся в седле Пршедбор из Погоржелик. – Связать их. Выкуп…
Он захлебнулся и больше ничего не мог из себя выдавить.
Ян Змрзлик рысью выехал на холм, соскочил с коня, забрызганного кровью. Стёр кровь с лица. Посмотрел на поле, на котором его триста конных разгромили и обратили в бегство четыре сотни отборной лужицкой кавалерии. Он стал на колени.
– Non nobis, – он сложил руки, поднял глаза к небу. – Non nobis, sed nomini Tuo, Domine, da gloriam… [255]
255
«Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей», Псалом 113. – Примеч. автора.
Другие, видя это, тоже начали опускаться на колени.
Рейневан спешился, зашатался, схватился за стремена. Потом нагнулся и выблевал.
– Героем быть неплохо, – заметил Самсон, тяжело дыша. – Если б только не этот страх. Как ты себя чувствуешь, Рейнмар?
Рейневан рыгнул. Самсон не стал переспрашивать.
Подъехал Шарлей, тоже спешился. Подождал, пока Рейневану станет лучше.
– Veritas Dei vincit, [256] – сказал он. – Сам не знаю как, но vincit. Сам не знаю, как случилось, что нас здесь не ждало десять саксонских хоругвей. Никак Божье вмешательство. Или ктото перепутал броды.
256
Правда Божья победила (лат.).
– Ни то, ни другое, – сказал, насупившись, Рейневан. – Рикса догнала и прикончила Божичко.
Губя тем самым Ютту, обрекая ее на смерть…
Рядом Самсон крутил головой. Наконец он показал на переправу. На приближающийся кортеж.
Сопровождаемый Кромешином, Кержским и другими гейтманами подъезжал Прокоп Голый, облаченный в соболиный колпак и плащ с волчьим воротником, наброшенный на «толстый кабат», как называли в Чехии стеганую и усеянную пуговицами бригантину. Он улыбался и сиял, оглядывая побоище. Он соскочил с коня, крепко обнял
– Non nobis, – скромно склонил голову хозяин Орлика. – Не нам, но имени Божьему эта слава… Люди мужественно дрались… Жертвенно. Вот, хотя бы эти трое. Многие полегли…
– Жертва забыта не будет, – пообещал Прокоп.
Он одобрительно улыбнулся, увидев забрызганного кровью и еще не отдышавшегося Самсона. Увидел Рейневана. Посерьезнел. Подошел.
– Извини, – сухо сказал он. – Я был вынужден. Я не верил в твою измену, но на меня давили. Подозрения надо было рассеять. И они рассеяны. Здесь, под Кессерном мы переправимся без потерь. А курфюст Саксонии, ландграф Тюрингии и брандербуржцы со всеми своими силами стоят возле брода под Дорнау, в десяти милях отсюда, ждут нас. А о переправе под Дорнау я говорил только ему.
Он показал в сторону. Рейневан увидел человека, которого вели на веревках между двумя конями. Он узнал его, хотя узнать было трудно. На нем уже не было лица, а только маска из запекшейся крови. Это был личный парикмахер Прокопа. Тот, что с итальянским мылом.
– Брадобрей, – Прокоп презрительно посмотрел на него, – он тоже был не самый лучший. Брат Кромешиин, а нука организуй, чтобы он во всём признался. О сообщниках, связях и так далее.
– Уже во всём признался.
– Я так не думаю. У него, как я вижу, все еще есть ноги. И он может стоять на них. Приложите больше стараний.
– Слушаюсь.
Прокоп вскочил в седло, развернул коня и посмотрел в сторону реки, где продолжалась переправа Табора. Пятьсот конных под командованием Микулаша из Ламберка уже переправились и тронулись на оборону плацдарма. Теперь переправлялась артиллерия. Из вод Мульды один за другим выныривали возы, на которых везли разобранные пращи, то есть требуше и блиды, а также пушки разнообразных форм и калибра. Современные, заряжающиеся с тыльной стороны фоглеры на деревянных домкратах. Легкие шестифунтовые бомбардели, стройные кулеврины и шланги. Средние бомбарды, стреляющие снарядами размером в человеческую голову. Под конец из реки выволокли три тяжелых орудия калибром пятьдесят фунтов. Их проповедники окрестили «Свобода», «Равенство» и «Братство», но артиллеристы между собой называли их «Каспер», «Мельхиор» и «Балтазар».
– Я вижу, что кредитом от Фуггеров хорошо распорядились, – пробормотал Шарлей, глазами специалиста глядя на пушки. – Теперь я знаю, зачем я уничтожал те шахты под Мариенбергом и Фрейталем…
– Тише об этом. Прокоп смотрит.
– Рейневан, – director operationum Thaboritarum снова заинтересовался ими. – Ты, как я вижу, не только лечишь успешно, бьешься тоже мужественно. Ты заслужил и достоин отличия. Говори, чем я могу тебя наградить? Или хотя бы удовлетворить.
– Как обычно, – беспечно вмешался Шарлей, – Как под Коленом два года тому. Дай нам отпуск, гейтман. Для дел приватных, естественно. Нам надо уладить одно личное дело, жизненно важное. Уладим и вернемся, чтоб исполнять долг перед Богом и отечеством.
– Непатриотично, – насупился Прокоп, – звучат слова твои, брат Шарлей.
– Притворный патриотизм, – парировал демерит, – это прикрытие подлецов и негодяев.
Прокоп Голый отвернулся. Он смотрел на реку, где конный Отик из Лозы поторапливал переправляющихся таборитских ездовых. Потом направил коня в сторону тракта.