Светло, синё, разнообразно… (сборник)
Шрифт:
Он рассылал листочки, а там и книжки, по разным знакомым адресам, и в Англию, и в Литву, и в Штаты, и всегда спрашивал, кому я давал читать, а тот кому еще, и всегда ужасно ждал отклика, всякого, желательно хорошего, но главное, внимательного. Понятно, что особенно важны были для него отзывы собратьев по перу, в первую голову Юры Коваля и Марка Харитонова. Коваль его хвалил, Марк тоже, правда сдержаннее. И уже в беседах, я замечал, Димычу особенно нравилось рассуждать о прозе современников не как литературоведу, а как собрату. Этак похаживая и попыхивая сигаретой.
И, конечно же, для него важно было оказаться в писательском союзе и получить соответствующие
Теперь я тебе, Димыч, так скажу. Да, ты писатель. Но все-таки не беллетрист. Ты бытописатель-мемуарист, твоя стихия – достоверный, честный, ответственный и искренно взволнованный мемуар. Целый ряд узлов усмотрел Александр Исаевич в русской истории, но, думаю я, главнейший-то узел, огромный и заскорузлый, стал со страшным скрипом развязываться прямо при нас, в шестидесятые и последующие годы, и вот это-то начало узлового времени и отразилось многими своими бесценными деталями в скромном и чистом зеркальце твоей прозы. Этого разве мало?
«Мало», – вздохнешь ты с досадой, так как я про мастерство твоих композиций ничего не сказал, второй план там и сям не отметил, а я тебе на это: ладно тебе! Это уже ваше профессорское дело – разбирать по литературоведческим косточкам писательскую речь. Я хотя этому тоже учился, да плохо и давно эту науку забыл (о чем сожалею). А потому, Димыч, пойдем лучше сыграем в коробок.
Это была наша общая и долгая забава в те усачевские деньки (на Усачевке располагалось институтское общежитие для студентов и аспирантов). Берется спичечный коробок, на картинке внизу рисуется крест. Коробок кладется плашмя на край стола, торцом чуть за край, чтобы снизу поддевать пальцем. Резким щелчком кверху коробок взвивается, кувыркаясь, над столом и падает на одну из своих шести граней:
картинкой кверху – 1 очко
изнанкой – 0
на длинную грань:
крест внизу – 7 очков
крест вверху – 5 очков
на короткую грань (т. е. на попа):
крест внизу – 12 очков
крест вверху – 10 очков
Партнеры щелкают по очереди. Задача набрать 20 очков. Проигравший платит сумму, равную условленной единице (допустим, 1 руб.), умноженной на недобор. В случае перебора (допустим, при 18 выпало 5) 20 вычитается и начинать приходится с 3. При этом полагается внеочередной щелчок.
Собственно, самая что ни на есть азартная игра. И мы за ней ночи проводили! По маленькой, конечно, стипендий не проигрывали, но азарт, азарт! Поиск хороших коробков, новеньких, нещелканных! Сохранение из них особо удачных, когда 20 нащелкивается с трех раз (10+5+5)! Правильное установление необходимой массы спичек, так как туго набитый коробок так же непослушен, как полупустой. Разнообразные техники щелчка. Необходимая поверхность стола (идеальная: гладкая клеенка). По нынешним временам нетрудно представить себе такое казино «Коробок» с игровыми столами, завсегдатаями и мастерами
Как обычно, победив меня в коробок, довольный Димыч отправляется в угол и в качестве компенсации кладет передо мной заветный альбом. Это собрание его коллажей, собственное изобретение, к сожалению погибшее навсегда в его переездах (а может, и сознательно уничтоженное), осталась лишь технология.
Она проста. Из «Крокодила» вырезалась (Димыч-то обычно просто выдирал, предварительно послюнявив пальцы) чья-либо пакостная морда (дяди Сэма, например) и помещалась на какой-нибудь популярной репродукции (скажем, на плечах княжны Таракановой). Эффект бывал оглушительно смешной. А то и крамольный, если вместо классической картины бралась текущая фотография с любимыми лицами вождей.
Ну-с, отсмеявшись, – и к беседе.
Тут Димыч берет с полки старую газету и отрывает от нее длинный треугольный лоскут. Сворачивает из него длиннющую узкую воронку. Отмерив от ее рупора сантиметров пять, переламывает ее под прямым углом, получая изысканную козью ножку с толстеньким раструбом на конце, в который раструб сыплется и приминается сверху указательным пальцем роскошная моршанская махорка, лучшая в мире, благо сам Димыч и есть коренной моршанец. Его газетные чубуки достигали тридцати сантиметров.
Ими была наполнена полочка его этажерки на Усачевке, в комнате, где кроме него помещался вьетнамец. Он был тихий, аккуратный, непьющий-некурящий добросовестный студент из братской страны. Существовал он, по нашим подозрениям, на десять копеек в день. Самая роскошная его пища была рис с жареной колбасой. Он поедал блюдо, не смыкая губ, то есть смачно чавкая. И когда эти звуки достигали наших с Димычем ушей (особенно в период предстипендиальный, когда у нас не было не только риса с колбасой, но даже и сигарет «Прима») – на свет появлялись чубуки с моршанским зельем. Нога закидывалась на ногу, чубуки разжигались, и в сопровождении густых «пуфф! пуфф!» начинался умный разговор. Маяковский… Луговской… Асеев… пуфф! пуфф! Дудинцев… Евтушенко… Мартынов… пуфф! пуфф! Сизые облака обволакивали вьетнамца и вежливо выдавливали его из помещения вместе с его рисом, колбасой и невыносимым «чафф-чафф».
Однако сейчас, соорудив пару чубуков впрок, отложим их на десерт. Ибо пришла пора брать реванш у вьетнамца за его вожделенный рис с колбасой.
И засучивает Димыч рукава. И достает он муку, яйца, уже готовый фарш, свино-говяжий, а также скалку и шестиугольный алюминиевый трафарет с тридцатью шестью шестиугольными ячейками для изготовления пельменей. Мгновенно лепит он два толстых комка из теста, кладет их на доску, посыпанную мукой, и раскатывает два плоских блина. Расстилает он первый блин на трафарете, а затем быстро и точно чайной ложечкой раскладывает по ячейкам тридцать шесть кусочков фарша и накрывает вторым плоским блином. А затем с силой прокатывает скалку поверх полученного сандвича, выдавливая из трафарета тридцать шесть шестиугольных пельмешек. А я-то уж кастрюльку-то поставил на огонь, а бульон-то с лаврушкой и луком кипит уж ключом, туда их, в кастрюльку, все тридцать шесть, а пока они, толкаясь, поднимутся и закипят, можно уже достать и ту, запотелую, ну-с, и какую же? Да вот хоть эту, на «березовых бруньках», из новейших достижений. Или вон ту, «Абсолют» на черной смородине. А сметана, уксус и соевый соус выставлены, само собой, загодя. Заядлый повар Димыч, известный спец по пельменной части и по рыбе в томате, правда, при этом ухитряется осыпать мукой и оросить постным маслом все окружающее пространство, начиная с себя.