Светофор, шушера и другие граждане
Шрифт:
Пока из подсобного помещения не выйдет уборщица с ведром и веником и не прижмет тряпкой очередь к прилавку с открытками.
Думается, что если есть очередь в ад – да и почему бы ей не быть, ведь любая система подразумевает очередь, если попасть к окошку много желающих – то это очередь такая же, как в наше почтовое отделение…
На самом краю деревни Петелкино Тамбовской губернии, у подножия мусорной свалки, стоял вагон.
В вагоне жила Тамара Петровна Собакина, бывшая доярка бывшего молокозавода
Тамара Петровна жила хорошо. Она не унывала. Она собирала летом грибы и ягоды на опушке железнодорожных путей, продавала на станции, а взамен покупала сахар и соль, варить и солить на зиму. Еще у нее за свалкой было картофельное поле и даже парник.
Когда-то был у Тамары Петровны даже хороший сруб (карельской березы), яблоневый сад и участок десяти соток, банька, коза и корова.
Был когда-то у Тамары Петровны и сын Сема.
Хорошо кушал. И учился тоже хорошо. На одни пятерки. Здоровый был мальчик (тьфу-тьфу-тьфу на него). Радость матери.
Но после армии Сема остался в городе, женился, а потом еще раз женился и стал в этом городе большим человеком.
Однажды Сема приехал навестить Тамару Петровну, с приятелем. Приятель был как-то не очень (он Тамаре Петровне не понравился): лысый, толстый, прожорливый, просто кабан (прости, Господи!), а не приятель, а бедный Семочка был только после развода, худенький такой мальчик, ребенок, что сердце матери разрывалось.
Говорил Сема, что платит теперь жене (она, конечно, оказалась порядочная стерва) алименты и жить ему совершенно не на что, а надо еще выплатить за квартиру и машину кредиты.
Сема кушал в тот раз тоже хорошо, а потом попросил Тамару Петровну продать дом с участком, иначе ему, мол, никак, иначе в следующий раз, говорит, мать увидит у этого порога его голодный труп.
Она подписала бумаги, и сын с этими бумагами и приятелем уехали обратно в город, дав Тамаре Петровне на сборы три дня времени.
А потом приехал один только лысый Семочкин приятель и вежливо проводил Тамару Петровну за калитку.
Так что она теперь жила в вагоне, у подножия мусорной свалки, и не унывала. А денег хватало даже на то, чтобы раз в год собрать сыну в город посылку.
Правда, самого сына Тамара Петровна с тех пор больше не видала, ни живого, ни мертвого.
Но главное все-таки было, что сын жив и она спасла его от голодной смерти.
И она продолжала спасать своего Сему, пока сама однажды зимой не замерзла в своем вагоне от холода.
Нашли ее только весной. Нашли записанный на бумажке адрес сына, по которому она посылала свои посылки.
Дали телеграмму на этот адрес.
Сын не приехал.
И Тамару Петровну записали в специальном журнале под номером 60996 как
А что?
Разве мертвым не все равно, где лежать?
Цвела сирень. В песчаных отмелях Мякининской поймы плескались мальки. Живописные ландшафты и экологическое благополучие гармонично соседствовали под башнями жилого комплекса «Альбатрос» с развитой инфраструктурой района. Асфальтовой радугой вздымался над ржавым водоканалом Строгинский мост. Над безмятежной лазурью Кировского затона плыли ватные облачка.
Семен Петрович Собакин (невысокий мужчина, похожий на толстого дождевого червя), вдовец со скромным капиталом в швейцарском банке и соучредитель благотворительного фонда «Счастливая старость», насвистывая что-то противное, заложив руки за спину, неторопливо шел по зеркальному холлу ЖК «Альбатрос», вдоль рядов почтовых сейфовых ящиков.
Наконец Семен Петрович оборвал свой противный свист и, вставив электронную вип-карту в идентификатор со своим номером, извлек из прохладной сейфовой пасти самое обыкновенное почтовое извещение.
Правая бровь вдовца поползла вверх. Левая бровь осталась лежать неподвижно.
Семен Петрович зевнул, поморщился над бумажкой, несколько минут постоял, размышляя, но все же аккуратно сложил извещение пополам и, опустив его за пазуху, направился к тамбурам центрального выхода.
Семен Петрович прекрасно знал, кто ему посылает и что, и все это ему было тридцать три раза не надо, однако оставить посылку так было против его жизненных принципов.
Погода пела.
Вытянув губы гузкой и насвистывая в такт воробьям, Семен Петрович неспешно прошелся по Неманскому и, подойдя к 9-му почтовому отделению, толкнув тяжелые двери, вступил в помещение.
В отделении было прохладно и сумрачно. Дребезжала лампа. Пахло потом, канцелярским клеем, бумагой и почему-то детством.
Детство Семена Петровича давно миновало. Можно даже сказать, у Семена Петровича вовсе не было детства; Семен Петрович был человек, явившийся на свет не младенцем, но готовым учредителем благотворительного фонда «Счастливая старость» со скромными счетами в швейцарских банках.
Извещенный поморщился.
В почтовом отделении работало сразу два окошка. К ним стояли две очереди. Однако одна оказалась на подачу, а другая на выдачу.
Так, сперва было нужно отстоять в первой, чтобы потом можно было отстоять во второй.
Извещенный встал в хвост. Ему было неприятно. Он не любил стоять, когда его вынуждали к этому обстоятельства. Семен Петрович с радостью постоял бы просто так, но стоять за кем-то, вот этого он не любил. Ему хотелось плюнуть в затылок впереди стоящего. Или выстрелить (в зависимости от обстоятельств).