Светофор, шушера и другие граждане
Шрифт:
Потому что черти ужасно в нашем городе мерзнут под Крещенские. Тут, у нас, им никто котлов не топит и шарфиков с шапками не вяжет.
Не до того, честно говоря.
А черти к теплу привыкли. Им плюс 24 и то страшная холодина.
Ну а на черте, под Крещенские, шкура, сами знаете какая, плесень одна да короста, вот и все утепление. И черт, конечно, продрог как собака, (хотя так ему и надо) и был злой-презлой.
А того человека, к которому черт привязался, звали Петр Николаевич Пончиков. Он был
В общем, как у всех.
Погода была хорошая, то есть так себе, честно говоря, была погодка. Холодина градусов минус под двадцать, а может, и все минус двадцать пять, ну и дело, конечно, уже вечером происходило.
Возле девяти.
В общем, вылезает этот Пончиков из 61-го маршрута, и закурил. Он любил подымить, после поездки. Он закурил, и захрустел себе преспокойненько по снежку к подземному переходу.
И может, пока этот Пончиков, мимо Всехсвятского, вдоль зеленого забора проходил, чертяка бы и отвязался, но тут Пончиков еще остановился у палатки, купить себе пива с чебуреком, а пока стоял в очереди, колокола Благовест зазвонили, и Пончиков нечаянно наступил черту на левую лапу. А там у них, как известно, любимая мозоль.
Черт, конечно, осоловел.
У него и без того к Пончикову сразу какая-то неприязнь возникла, ну а тут еще это…
А нужно сказать, что Пончикову не простой черт попался, а древний, живучий. С самого каменного века пакостил людям.
Как начал пакостить, так и увлекся. Пакостил, пакостил, пакостил…
День за ночь.
Век за век.
Пока на троллейбусном кругу к Пончикову не привязался.
Этот черт еще по всем НК канцеляриям фотороботом в сводках проходил.
Ну и на него, как обычно, было мало улик, но очень много косвенных доказательств.
Адвокатом у черта был тоже черт, да еще такой богатый и хитрый, что этого, нашего, прямо из зала суда вениками гнали на волю.
Ну и физиономия у него, у черта (того, что к Пончикову привязался), до того дрянная была, что лучше никогда вообще такую гадость в зеркале не видеть.
Ну и хитрый, разумеется, был, коварный.
Знал «Кудаккому», «Комучего» и «Комуичтопошептать»; и в какую бородавку вцепиться.
Такая, в общих чертах, на тот момент сложилась неуютная ситуация.
Съел Пончиков чебурек, и космические звезды, и электрические фонари, и зеленые кресты аптек светили Пончикову путь, до самого подземного перехода.
Он шел себе, вдоль Всехсвятского зеленого забора и колокольни, и ему было тепло внутри его куртки, а снаружи на куртку Пончикова падал тихий и синий праздничный снег.
А за нашим Пончиковым хромал этот, с рогами и рыльцем, и на его плешивую шкуру снег тоже падал, и если приглядеться, то даже можно было заметить его противное очертание. На седенькую вьюжку похоже.
Но
Только они Всехсвятский миновали и выходят к пожарной башне, где бесплатная общественная уборная, как попутчик прыг-скок, и шлепнулся Пончикову на левое плечо.
Шлепнулся и говорит: «Слушай, Пончиков, сделай доброе дело!»
Пончиков этому не удивился, (мало ли в голове у человека гуляет мыслей?), и идет себе уже вниз по ступенькам, на ту сторону, где у Пончикова квартира.
А черт опять за свое: «Сделай доброе дело» да «Сделай доброе дело».
Пончиков даже оглядываться начал, думает: «Может, и правда мне сделать какое-нибудь доброе дело?» Только какое доброе дело сделать и кому, непонятно.
В переходе подземном в десятом часу вечера пусто, все козырьки позакрывались, только ветер гуляет. Ветер гуляет, а черт не отстает.
И еще очень плохо этот теплый подземный ветер пахнет (крысами, наверное).
Как Пончиков стал подходить к выходу, запах этот еще усилился, и Пончиков видит: сидит на ступеньке нищий, в тряпки серые замотанный, лица не видно, ничего не видно, и шапка, в шапке ничего, только снег с улицы заносит.
Тут черт чуть ухо Пончикову не откусил, так разверещался, шипит: «Сделай, Пончиков, доброе дело!» Не сделаешь, мол, «доброе дело», Пончиков, тебе же хуже будет.
Ну ладно, думает Пончиков, сделаю, пожалуй, может, мне из этого какая-нибудь выгода тоже будет.
Только Пончиков это подумал, как сразу у него тихо в голове стало, только ветер с улицы свистит.
Пончиков порылся в кармане, уцепил перчаткой мелочь и в шапку нищему бросил. Хотел идти дальше, а нищий вдруг говорит: «Мало это, Пончиков, для доброго дела», дай, мол, еще.
Ладно, вернулся Пончиков назад (он уже к тому времени на пару ступеней поднялся), полез за пазуху, достал бумажник. У него с деньгами не особенно вообще было, но жить можно.
Хотел 50 рублей нищему дать, но черт говорит, что и этой суммы для доброго дела не достаточно. «Что же, – думает Пончиков, – не сто же рублей мне этому нищему отдавать? Мне их самому мало!» А черт говорит: «Не торгуйся, Пончиков, так добрые дела не делают, давай сразу 500!»
Пятьсот рублей было у Пончикова, в запасном карманчике, но он даже удивиться не успел, откуда черт об этом знает. Рука сама между пуговиц потянулась, и тут Пончиков сделал настоящее доброе дело. Положил нищему в шапку, поверх мелочи эти 500 рублей.
Подождал, думает: что нищий ему на это скажет? А нищий этот сидит куркуль куркулем, даже спасибо Пончикову за доброе дело не сказал, а только синий снег с улицы опять ему в шапку падает.
И пошел Пончиков дальше, и он думал, что сделал очень большое доброе дело и ему такое точно где-то зачтется, может, зарплату прибавят, а может, аванс пораньше дадут.
Так шел Пончиков дальше, и даже озирался по сторонам, не найдется ли ему на снегу тысяча, взамен тех пятисот рублей.
А черт сидел у него на плече довольный-предовольный, а значит, дело-то было совсем не в порядке.