Светоносец. Трилогия

Джонсон Оливер

Кроме возраста Маризиана, на фресках менялся и цвет солнца. В ранних сценах оно светило на лазурном небе ярко, будто яичный желток, а в более поздних, как и во внешнем мире, меркло и блекло; поля сохли и бурели. Ветви деревьев никли, плоды увядали на них, и все было исполнено глубокой грусти. Уртред дивился этому: ведь люди начали замечать, что солнце угасает, лишь пятьсот лет назад, а не в то время, когда писались эти картины. Неужто Маризиан знал, какая участь постигнет мир после его кончины, и предсказал это на фресках своей гробницы.

На

последней картине старец сидел у окна где-то городе, быть может, в разрушенной ныне цитадели: оттуда открывался вид на болотистую равнину и зубчатую гряду Огненных Гор, показанных в неумелой перспективе. Однако Маризиан смотрел не на этот вид, а в зеркальце, которое держал в руке, и это зеркальце, повернутое к зрителю, не отражало его черт и было совершенно пустым.

Уртред подошел поближе. В зеркале что-то шевелилось! Оно было не нарисованным, а настоящим. В поблекшей за много веков амальгаме отражались он и Таласса: красавица и демон.

— Что это значит? — прошептала Таласса.

Уртред прищурился, стараясь разобрать в полумраке надпись над картиной, и начал читать вслух, без труда переводя с древнего языка:

Солнце старится в небе,

Как старюсь и я в моей башне.

Ищу в зеркалах я правды -

Нахожу лишь ложь и тщеславье.

Я украл самого себя,

И не будет мне исцеленья.

Ты, искатель, сюда пришедший,

Был испытан огнем и камнем -

Так пройди испытанье правдой.

Ибо правда одна вернет нам

Былую пропавшую правду.

— Не очень-то вразумительно, — фыркнул Сереш.

— Так и задумано, — сказала Аланда, устремляясь по коридору с фонарем.

— Тут сказано о третьем испытании, — заметила Таласса.

Фуртал, до сих пор молчавший, задумчиво произнес:

— Мы уже разгадали пару загадок, а теперь нам предстоит самая трудная.

— В чем же она? — спросил Уртред. Глаза старого лютниста странно белели в мерцающем свете факелов.

— Говорят, что солнце начало угасать, когда Маризиан пришел к нам с севера.

— Да, так говорят, но это стали замечать лишь пятьсот лет назад, в то время как император затворился от света в Валеде. Однако на фресках мир уже предстает умирающим, а они были написаны тысячи лет назад — как это объяснить?

— Маризиан принес в наши края Жизнь и Смерть: Ре и Исса. Прежде, в Золотой Век, они были нераздельны. Маризиан разделил человека с природой, и они стали врагами. А вслед за этим брат восстал на брата, сын на отца, и весь мир раскололся на два враждующих лагеря.

— Если все так и совершилось, то лишь по вине жрецов Исса. — Кровь бросилась Уртреду в лицо: Маризиан был великим законоучителем, и никто не смеет осуждать его поступки.

— То, что я говорю, правда — не к этому ли призывает нас сам Маризиан? — мягко ответил Фуртал.

— Но это ересь! Маризиан дал нам Книгу Света!

— И Книгу Червя.

Уртред,

еще пуще разгневавшись, сжал кулаки так, что заскрипели железные суставы перчаток. Но что возьмешь с Фуртала — он стар, слаб и слишком долго пробыл в доме греха, где утратил всякое понятие о морали.

— Пойдем-ка лучше дальше, — сказал Сереш, с тревогой оглядываясь на темную лестницу. Аланда окликнула их из коридора, заставив вздрогнуть, — все забыли, что она ушла вперед.

— Что там такое?! — крикнул в ответ Сереш.

— Нечто очень странное.

Все поспешили к Аланде, забыв о своем споре. По пути они миновали несколько боковых коридоров, откуда доносился унылый стук капели о камень. Со свода черного гранитного туннеля, по которому они шли, тоже мерно капала вода. Впереди показались четыре колонны, подпирающие потолок, и коридор влился в огромный зал, занимавший, казалось, все основание пирамиды.

Все его пространство было населено игрой света и тени — так ветер гонит волны по полю злаков. Свет шел из пола, который светился жемчужной белизной, словно под ним было заключено ослепительно яркое солнце. А у колонн, обозначающих вход, плясали в воздухе бесчисленные световые зайчики, создавая мерцающую завесу между пришельцами и залом.

Уртред и его спутники остановились у колонн — воздушные огоньки напоминали им об алтаре Светоносца.

— Это духи, — прошептала Аланда. — Хранители гробницы.

— На вид они не опаснее светлячков, — заметил Сереш и хотел уже шагнуть вперед, но Аланда не пустила его, прошипев:

— Осторожность прежде всего. Сереш вырвался от нее, раздраженно оправляя плащ. Чем больше Уртред вглядывался в бегущие светотени за мерцающим занавесом, тем яснее виделись ему там стены и коридоры, образующие подобие лабиринта. Но здесь ли должно произойти то, о чем говорила стенная надпись, — испытание правдой?

— Маризиан схоронил здесь свои секреты, — сказала Аланда, — и не желал, чтобы они были доступны всем и каждому. Червь и Темные Времена похитили отсюда Зуб Дракона, Талос ушел по собственной воле, Иллгилл взял себе Жезл — вот все, что известно нам об этом месте. Заклинаю вас всех соблюдать осторожность: один неверный шаг может привести к гибели.

— Как же нам тогда двигаться дальше? — спросил Уртред.

— Думаю, ты был прав, жрец: ответ на это содержится в той последней надписи.

— Там говорится об испытании огнем, испытании камнем и испытании правдой, — вспомнила Таласса, — но что это за испытание правдой?

Аланда задумалась.

— Маризиан должен был понимать, что когда-нибудь сюда явятся дурные люди, грабители — они не станут читать надписи на стенах, стремясь лишь к золоту и прочим сокровищам. Очевидно, для того чтобы пройти в погребальную палату, нужно подвергнуться некоему испытанию. Грабители солгут, но тот, кто пришел сюда с благой целью, скажет правду. Одному из нас придется пройти это испытание, пока Фаран не нагнал нас!