Светопреставление
Шрифт:
В те годы в школе ввели кабинетную систему, и жизнь сделалась намного привольнее. Классы поднялись и стали бродить с портфелями с этажа на этаж по всему зданию, а преподаватели обзавелись собственными территориями, где до определенной степени могли чувствовать себя хозяевами. Это был брежневский социализм с самым человеческим, как до той поры, лицом.
Любопытно, что именно тогда куда-то бесследно пропала наша первая директриса, правившая школой самодержавно и зло, в стиле позапрошлой эпохи. В войну она, как выяснилось, была проституткой в немецких офицерских борделях. Откуда-то узнавший по своим каналам об этом "англичанин" Патиссон едва не довел ее на школьном педсовете до самоубийства, когда вдруг, отвечая на ее нападки, заявил:
– Ну да, куда нам, мы же не стажировались подобно некоторым в фашистских борделях!
Директриса, изменившись в лице, попыталась выброситься в окно, ее оттащили (значит,
Вскоре ее заменила ухоженная директриса нового поколения, которая не грозила больше выпускникам характеристиками, "с которыми не примут даже в тюрьму", и сквозь пальцы смотрела на наш школьный литературный журнал, вызвав только раз редколлегию в кабинет и укоризненно поинтересовавшись: "Вот вы пишете "тощий и похожий на сперматозоида муж Глафиры Степановны". Скажите, где вы его видели?". Выговоры ей все же приходилось нам выносить, но в характеристики для поступления в институт они не попали. Как с суровой простотой выражаются мужественные герои американского кино: "Это я и называю "мягкий стиль правления".
Всем нам, детям "мирного сосуществования" и "соревнования двух общественных систем", долго пришлось блуждать потом по путям своим в гораздо более жестком и жестоком, чем нам было обещано, мире.
Девчоночий мир
Соки, бродившие в них исподволь, в полном соответствии с законами живой природы, стали подниматься по стволу, дошли до веток и почек, те стали набухать и лопаться, выпуская на волю свежие листья, побеги и завязи. Мальчишки забеспокоились, а когда настала пора цветения, ошалели совершенно от густых ароматов пола, идущих волна за волной, и принялись носиться, подобно насекомым, от цветка к цветку - дезориентированные окончательно: никто не учил их, что такое может произойти, а инстинкт не в состоянии был что-либо подсказать. Это было настоящее сумасшествие и броуновское движение ослепших и оглохших от феромонов существ. Но в природе все так хитро устроено, что до свального греха дело не доходило, хотя на первый взгляд каждый мог сойтись почти с каждым.
У девчонки вдруг становилась гладкой кожа, взгляд слегка затуманивался, она как-то замедленно поправляла ладонью или трогала расставленными пальчиками свою прическу, рассеянно оборачивалась, ваши глаза встречались и вдруг начинали тонуть друг в друге, да так, что мальчишка в одно мгновение ощущал, как сладко ноет и подрагивает всё его "кундалини", растянутое, будто пружинка, между макушкой и копчиком. Это значило, что он уже на крючке - как проколотый червяк, клюнувшая рыба, натянутая леска и рыбак в одном лице. Что-то сродни гипнозу, потому что на деле выбирали девчонки: влюбляясь, посылая взгляды, подвергая проверке и отбраковывая, передавая тебя дальше по цепочке. Кого-то они "любили" с сентября до зимних каникул, кого-то со вчерашнего дня. Мальчишки же терялись: а кто, собственно, им нравится, если сегодня они под властью одной девчонки, завтра другой, в поезде третьей, на каникулах четвертой, не успевая замечать, как похорошела то одна, то другая "отличная девчонка"? Какой-то скажешь об этом, она в благодарность так разблагоухается и одурманит окончательно, что только бегством или волей случая спасешься, а в результате самосуд: "Что я за человек?! Ей-ей, жеребец".
О верности не могло быть и речи, потому что шел перебор вариантов только обосабливающимися существами, ощутившими свою отдельность и распарованность и по-настоящему страдающими от этого. "Читал Конан-Дойла. Бог мой, как я одинок!" - "Кажется, ей нравится другой. Я не умею бороться за свою любовь". Оставалось только двинуть себя кулаком в скулу. Увиденный край чулка, открывшаяся грудь, случайное соприкосновение бедер гарантировали волнующее переживание на целый день. В ответ принимались позы, испытывалась сила, демонстрировались способность и готовность к сумасбродным поступкам (как у Дон Кишота: уж если в отсутствие Дамы Сердца я способен на такие безумства!..).
Удивительно, что "б...ство" отметалось и презиралось. По школе бродила и передавалась из класса в класс переписанная от руки анонимная брошюра "Техника полового сношения". Но девочка ждала Его, мальчик ждал Ее (а найдет - поднимет на руки и понесет "куда-то далеко-далеко"). Шел путаный процесс становления вслепую. Распространенное занятие - исписать чьим-то именем целую тетрадь. И кто-то ежедневно звонит и молчит в трубку. Тем временем примеряются пары, кто кого красивей и из какой семьи, сравнивается рост, назначаются ложные свидания, от чьего-то имени подкидываются любовные записки - злые розыгрыши подстерегают всех на каждом шагу.
Учителя не в состоянии достучаться до нас: "Может,
Кто-то из девчонок сказал тебе, чтобы ты больше не приходил (и ты три дня проболел, но пришли друзья с вином и сказали, что она тебя не стоит), кто-то из них положил в школе твою руку себе на грудь, кто-то идет между тобой и твоим другом по парковой аллее, держа ваши руки в карманах своего плаща, чтобы вы оба смогли ощутить, как сладко ходят девичьи бедра. А потом вы сидите со встреченной компанией, пережидая дождь в агентстве Аэрофлота, и кажется, что можно хоть завтра куда-то улететь очень далеко. И ты понимаешь, что сделаешь это при первой же возможности.
Совсем скоро начнутся школьные вечера и вечеринки с одноклассницами, медленные танцы и прочее. Искусивший Еву змей спустится с древа познания и поселится в паху между девчонками и мальчишками. Но это будет позже. Я хочу рассказать о другом: о девушке, которая учила меня целоваться, сама не умея толком этого. Уж больно необычная и даже карикатурная - а потому правдивая история, но что-то в ней есть, остро характерное для времени и места.
Это был "мезальянс": девушке, по ее словам, было двадцать лет, а мне только исполнилось пятнадцать. По ее словам, поскольку я ее не видел почти это был телефонный роман, два единственных наши свидания происходили в зимних сумерках и в темной комнате. На ощупь это походило на правду. Не менее достоверно и то, что зачем-то ей это было нужно и влюбленность с ее стороны, несомненно, присутствовала. Перед тем она несколько месяцев звонила из телефонов-автоматов и молчала в трубку, а заговорив наконец, все оттягивала свидание. Она училась в одном из институтов нашего города и жила у тетки. В нашем доме она часто бывала у кого-то из подруг в гостях и обратила на меня внимание, когда я играл с кем-то во дворе в шахматы (дались им эти шахматы - вообще не помню, чтоб я в них играл во дворе). Кажется, она не была ни безумна, ни безобразна, но в ее сознании тяжкие романтические иллюзии образовали такое переплетение со сгустком комплексов, что это стоило иного психического заболевания. Зачем-то она сразу призналась мне, что наполовину еврейка по отцу, которого никогда не знала. Трудно поверить, но ее звали Вега. Каково было мое изумление, когда в начале нашего телефонного романа я вдруг обнаружил в томах Александра Грина из нашей домашней библиотеки оставленный ею кое-где на полях значок "V" - начальную букву ее то ли действительного, то ли вымышленного имени. Я терялся в догадках, а она обожала атмосферу таинственности и рукотворные тайны. Может, она хотела отыграться и отомстить всем отцам с помощью сына? Взять мужчину в личиночной стадии, до момента совращения и превращения во взрослую особь, и воспитать по-своему - или по крайней мере использовать стерильный инструмент для избавления от постылой и позорной девственности? Моей испорченности недостает все же на предположение, что она могла являться тайной любовницей моего отца.
Конечно, я был готов влюбиться хоть в швабру, нет нужды говорить, как я был заинтригован, а когда она твердо сказала, отведя трубку, каким-то настырным парням, чтобы поискали другой телефон-автомат, - "С какой это стати?!" - доносились возмущенные голоса. "Потому что я люблю его", - был ответ, - я просто сделался полувменяем и потерял сон.
На выклянченное мной свидание, в парке на деревянном мостике над замерзшим прудом, она пришла... в черной полумаске. Я разглядел только ее пышные вьющиеся волосы под меховой шапкой, а под обрезом полумаски энергичный и капризный женский рот. Мы обменялись какими-то бредовыми подарками - мне достался кусок красного вулканического стекла с выгравированной маленькой буквой "V", а ей, кажется, океанская раковина, как я теперь понимаю, крайне непристойного вида - vagina dentata теплых морей. Было жутко холодно. Я пришел в одной курточке, без шапки и перчаток, и она грела мои руки у себя под шубой, где обнаружился свитер грубой вязки, гибкая талия, крепкие на вид бедра и высокая грудь. Поцеловать она себя дала всего один раз и только при прощании, что я и сделал онемевшими от холода губами, прижав ее к ограде детского садика, причем ее губы оказались теплыми и мягкими, но я едва успел это почувствовать. Наутро она сказала, что окликнула меня, но я этого уже не слышал - уши у меня замерзли тоже.