Светославич, вражий питомец Диво времен Красного Солнца Владимира
Шрифт:
И вот любуется он черепом, доволен, что наконец добыл его. Припоминает, с каким трудом он ему достался; особенно поездка в Византию показалась ему тяжела. Припоминает погоню за собой, и холод пробегает в первый раз по членам его; боится он, чтоб у него не отняли злые люди черепа. Не поклонясь за ночлег отжившему своему хозяину, Светославич выбегает из пещерки; конь его пасется на лугу, он на коня, хвать вожатого пса — нет его!
Нечего делать, едет без пути, без дороги, долой с высоких гор в широкие долы. "Назад найду путь", — думает.
Вот проезжает Дунай. Лежит на берегу Дуная сила побитая. Долина устлана людьми ратными,
Подъехал Светославич к высокому холму, узнал Жупана Марку в лицо, говорит к нему:
— Эй, Жупан Марко! Где путь к широкому Днепру? Спугнул его звонкий голос стаю черных воронов, а Жупан Марко молчит, вытулил очи, высунул язык, словно дразнит Светославича, закачался, отвернулся от него.
Слез Светославич с коня, толкает ногой лежащих на земле ратников.
— Эй, добрые люди!.. поведайте, где путь к широкому Днепру?
Лежат, не отвечают, только стаи грачей каркают, да сороки трескочут, перелетая с трупа на труп, да псы с кровавым рылом издали лают.
— Правду молвил Он, что нет добра в людях! — прошептал с досадой Светославич; вскочил на коня и понесся лётом на полночь.
Видит, вдали сидит кто-то, при дорожке под ельничком, бренчит ладно на звонких гуслях. Подъезжает к нему.
— Эй, добрый человек, куда путь лежит к широкому Днепру?
— Беспутный! — произносит сердито Гусляр, продолжая побрякивать молоточками по звонким струнам, напевает:
Вьется вран над его головою, Тощий вран накликает братью: "Ей, слетайтесь, братики, недолго пождать, Горюн молодец истоскуется".
— Радо, Радо! откуда ты взялся! — вскричал Светославич.
Гусляр вздрогнул, гусли выпали из рук у него.
— Нет Радо, — произнес он, — да, был Радо да сгинул!.. недавно младовал Радо, змея уязвила его!.. Скинь машкару, садись, споем ему конечную песню.
— Нет время, Радо; укажи мне путь на полночь.
— Иди к Вояне, она и тебе путь укажет, и тебе скажет: беспутный!..
— Ну, веди к ней.
— К ней?.. Вояна молвила грозно: "Иди от меня в темную полночь!" Иди к ней, она и тебя изгонит, а люди вслед за тобою пойдут, проводят тебя за город лозою, с честью, с бубнами да с дудками… прощай, скажут, великий Пан Жупан, ладно на гуслях играл!..
— Вояна изгнала тебя? — произнес Светославич задумавшись. — За что ж изгнала она тебя? — продолжал он.
— А вот как было. Жупан Марко дал мне Вояну, дочь свою, и Царство свое дал. Вот и взял я за себя Вояну, и Царство хотел взять же. Говорю ей: "Ты моя, и Царство мое же…" А она говорит: "Нет, ты мой, и Царство мое же. Я, говорит, буду править Царством, а ты играй на гуслях, и пой, и тешь меня". И стала править Царством. Играл бы я себе, жил бы припеваючи, да нет! раднее камень долотить, железо варить, измирать смертями, да не жить бы под властью жены! жена — мирской мятеж! Вояна взялась рядить по закону, а по закону Царю дается Царица, да семь жен, да триста положниц; и Вояна захотела, кроме меня, Царя, еще семь мужей, да триста положников. Заголосила тоска в душе! "Не могу!" — сказал я ей. "Беспутный, — промолвила она, — иди от меня! не пойдешь, велю проводить!"
Радо приподнял гусли, заплакал.
Вздохнул Светославич, жалко ему стало.
"Что, — думает он, — и меня изгонит от себя красная девица?.. Нет!.. не изгонит… я не умею играть на гуслях!" — отвечает он сам себе.
— Пойдем со мною к Киеву, Радо, там много красных девиц.
— Нет, нейду, брошусь в воду, — отвечает Радо.
— Здесь поле, нет воды; а там Днепр широкий, а в Днепре живет Омут. Сослужи ему службу, он тебе даст Вояну.
— Вояну! — вскричал Радо. — Нет, не хочу! у Вояны семь мужей, триста положников! не хочу, не хочу! Здесь, под ельником, иссохну, буду звучать да звучать, покуда стихнет душка с измолкшей песней.
— Ну, умри, Радо, — сказал Светославич, — людской дедушка Мокош сказал: в гробу мир. Прощай.
— Прощай, не ведаю, как тебя величают.
Помчался Светославич, а Радо заиграл на разладных гусельцах горькую песенку; плакали звуки.
VI
Едет Царь-Царевич от Новгорода в Восточные земли.
Тихо едет.
Горюет о чем-то Владимир.
Больно горюет.
Никто не ведает, откуда пришла печаль его, на каких крылах прилетела.
Горюет он, да не забывает дела.
Новобраные рати холмятся около Новгорода. Весь Новгород надел шапку железную, мечом опоясался.
Развевается стяг Господский на Вече, строятся около него челки полковые, тянутся за вал наряды и возы. Ходят по улицам стрельцы, на ремне через плечо кистень шестоперый да тул полон стрел, перённых орлиными перьями, обвиты около ушей золотыми нитями; пытают они, гнутся ли рога из белого рыбьего зуба, звенят ли полосы [47] каленые, поет ли тетивочка шелковая, верен ли глаз, метка ли рука. Не пролетай, черный ворон, через Новгород, снимут тебя с поднебесья; вейся, ластовица, кружись, сизый голубь, — не бойся, не тронут.
Note47
Здесь: клинки для рубки, не заостренные с конца, как у древних ариев (см. комментарии к "Райне"). — А. Б.
Выезжают конюхи-доспешники борзых коней, гладят их, чистят, охорашивают, в очи целуют.
Наряден стоит Княжеский полк Новгородский подле стяга Господского у палат; доспехи горят серебром и золотом, кольчуги искрами рассыпаются, червленые чревья [48] по колено, на плечах багряные мантии. В руках сила, в очах смелость.
Дивуются им люди жилые, гости и все люди Новгородские.
"Берегите, — говорят им, — нашего Князя, вы город его".
Note48
Сапоги. (Прим. Вельтмана.) Чьревье в древнерусских памятниках — то же, что черееье (ср. черевики — общеславянское название обуви). — А. Б.