Светославич, вражий питомец Диво времен Красного Солнца Владимира
Шрифт:
— Да каков дедушка твой собой?
— Каков? не таков, как ты; все исподлобья смотрит, на людях покойных ездит верхом. Все его боятся, а дедушка никого, — только боится кочета, что залетел из Киева; а я спросил его: "Чего ты боишься кочетка? Видишь, я не боюсь…" А Он сказал: "Гони, гони его, покуда не закричал!" Я и прогнал!..
Мокош внимательно слушал рассказ ребенка, присел на лужайку и стал полдничать, вынув из кошеля кусок житного хлеба.
— Что это, дедушка? — вскричал мальчик. — Дай-ка мне!
Мокош отломил кусок:
— Ты голоден, голубчик, тебе поесть не дадут!.. вот тебе еще ломоток хлебца.
— Хлебца? — вскрикнул мальчик. — Она не дает мне хлебца.
Чем же ты питаешься, голубчик?
— Она меня кормит…
Вихрь свистнул между мальчиком и Мокошем и унес слова мальчика.
— Ась? — спросил Мокош, не расслышав, чем кормят мальчика.
— А поит… — продолжал мальчик.
Вихрь опять свистнул над ухом Мокоша; он не слыхал чем поят мальчика.
— Ась? — повторил он.
— Да, дедушка, — продолжал мальчик, — а мне тошно, тошно, как я съем… — Снова свистнул вихрь… — Все хочется этого хлебца да водицы испить, что течет под горой… У тебя много хлебца?
— Есть мало, — отвечал Мокош.
— Пойду я, дедушка, к тебе; ты такой добрый, ты меня пустишь гулять в город!
— Пойдем, пойдем… я поведу тебя в Киев, — отвечал Мокош, вставая.
Мальчик хочет идти — и вдруг остановился.
— А!.. — вот Она!.. Пусти меня к этому дедушке!.. пусти!
Мокош смотрел вокруг себя: с кем говорит мальчик?.. но никого нет… только вихрь свистал снова между Мокошем и мальчиком. Мокош хотел подойти к нему а ветвь натянулась и хлестнула его по лицу.
— Ооо! сгинь ты грозницею!! — вскричал Мокош, закрыв лицо руками. — Поточи тебя тля поганая! — продолжал он, удаляясь и проклиная Нечистую силу.
V
Наутро, по обычаю, Мокош снова спустился в обход лесов и заветных Княжеских лугов. Любопытство завлекло его к лужайке. Вот подошел, ступил на свежую мураву, и вдруг стукнулся обо что-то лбом.
"Вражий тын!" — вскричал он. Смотрит… и тычинки нет; хочет идти, ногу вперед — стукнулся снова, нет прохода. Сердится Мокош, шепчет бранные речи, шарит рукой, точно как будто каменная стена перед ним, а нет ничего. Продолжает вести рукой по стене, идет кругом, и стена тянется вокруг лужайки… За стеной чей-то голос.
Прислушивается Мокош, кто-то неведомые речи выговаривает.
Ы-ей-гей-ег-дой-ай-да-егоа, вар-ой-зы-воз-рой-ой-ро-воз-ро, дой-ей-ди-возроды, тай-си-ей-тси-возродытси, дой-рей-ей-dpe-вар-нен-ей-ни-древни, ай-дой-ай-да-ада-мен-ой-мо-ада-мо, чоры-ей-че-лей-ой-ло-чедо-вар-ей-ве-челове-цюй-юн-цю-челоеецю, кыр-нен-ой-кко-вар-ой-во-кмово-жой-ей-жм-зной-нен-ей-зне-жизне…
– Ей, голубчик! кто тут?
— Принес хлебца? — отозвался голос- Не то не хочу учиться книгам.
— Да
— А, это ты, добрый дедушка? здорово! забыл ты меня!
Как будто сквозь туман увидел Мокош отрока лет десяти, в красном шелковом кафтанчике, перепоясанном золотым тесемчатым кушаком, с откидными рукавчиками, ноги перетянуты ниже колена также золотыми тесьмами, на ногах сапожки шитые сафьянные, на голове скуфейка, из-под скуфейки рассыпаются по плечам витые русые кудри; в руках отрока длинная книга и жезлик.
— Что ж нейдешь? — спросил отрок.
— Да словно стена стоит?.. аль мерещится?.. — отвечал Мокош, тщетно подаваясь вперед.
— Какая стена! плюнь на нее, дедушка.
Мокош плюнул; вдруг как будто что-то треснуло, рассыпалось вдребезги. Мокош, спотыкаясь, как по груде камней, приблизился к отроку и, взглянув на него, остановился, выпучив глаза.
— Да ты словно тот же, что вчера видел я… а пяди на три вырос!..
— Вчерась? — сказал отрок. — Да ты у меня и невесть с какой поры не был, дедушка.
— Ох, да ты не простой, словно колдун аль чаровник отец твой али баба, не ведаю кто?
— Иди же, дедушка, я рад тебе! — сказал отрок, взяв Мокоша за руку. — Ведь ты обещал мне хлебца, дай же, дедушка, хлебца, а я тебе дам золота, вот того, что люди, говорит Он, все за него покупают, кроме светлого неба.
Подбежав к скату горы, отрок откопал песок и показал Мокошу целую кадь золота. Мокош выпучил глаза.
— Бери, дедушка; Он сказал мне, что золото лучше всего для людей; за золото они продают свою душу и светлому Дню, и темной Ночи.
— То все мордки Грецкие! чего мне в них! нес бы ты их к Князю нашему аль к какому боярину, мужу великому; то, вишь, клад, а клад — Княжеское добро; а наш брат возьми клад да принеси домой, а за кладом и Нечистая сила в дом…
— Какая Нечистая сила? — спросил отрок.
— А вот что ты ее кличешь; она, чай, тебя и книгам учит?
— Учит, — отвечал отрок.
— Что ж тут писано?
— А тут писано так, дедушка: в начале лежали на пучине двое… Один светлый, светлый!.. другой темный, темный!.. лежали долго, спали крепким сном, да все росли, росли…
— Чай, словно ты?.. — спросил Мокош.
— Я не расту, дедушка, сам ты давно меня видел.
— Морочишь, голубчик, растешь, словно под дождем боровик; ну разбирай, разбирай книгу.
Отрок продолжал.
— Росли, росли и выросли большие, великие, глазом не окинешь, и стало им тесно лежать в пучине; стало им тесно, они и очнулись; один очнулся, другой очнулся, встал один, другой встал, закипела пучина ветром. "Кто ты?" — молвил светлый. "Кто ты?" — молвил темный. "Чему здесь?" — молвил светлый. "Чему здесь?" — молвил темный, а речи словно гром прокатились по пучине… "Недобрый!" "Благой!" — крикнули оба два и схватились могучими мышцами и закрутились по пучине, ломят друг друга; от светлого сыплются искры, от темного холодный зной градом…