Свидание на пороховой бочке
Шрифт:
Я купила его по наказу папули, который собирался готовить торт-суфле, в рецепте коего в большом количестве присутствует это самое масло. В моих собственных интересах позаботиться о том, чтобы данный продукт был максимально свежим. Папа как истинный кулинар-изобретатель склонен к риску и в порыве вдохновения запросто может пренебречь такой мелочью, как истекший срок годности одного из ингредиентов, а страдать потом нам, едокам!
Купленное в обеденный перерыв масло пребывало в холодильнике, холодильник — в кабинете шефа, а шеф — в огорчительном
То есть я не могла позвонить Трошкиной и попросить ее перед уходом с работы заглянуть к Броничу с реверансами и нежным лепетом: «Тут Кузнецова у вас свое маслице забыла…» Хрен я тогда получу, а не маслице и квартальную премию!
Единственным правильным решением было вернуться, положить сумку, снять куртку, стереть с туфель уличную грязь и самой зайти к шефу за маслом, как можно убедительнее изображая трудоголика, застигнутого приступом голода у станка. Тем временем, может, и дождь прекратится.
Подбодрив себя этой мыслью, я вернулась в здание, но не пошла прямо в офис, а сначала завернула в туалет. Тут надо сказать, что интерьерный дизайн нашего офисного здания не назвал бы роскошным даже Жора Горохов с его необычным чувством прекрасного. У нас все очень просто.
Лестничные клетки и коридоры здания являют строго выверенное соотношение синеватой побелки и ядовито-зеленой масляной краски. Метлахская плитка на полу дает исчерпывающее представление о популярном мозаичном искусстве середины прошлого века. Подоконники утыканы пластмассовыми горшками с геранью, а потолок — молочно-белыми плафонами, которые отдалены один от другого на расстояние беспосадочного полета мухи и этими же мухами по мере сил украшены.
Данный стиль оформления помещений мой братец Зяма непочтительно определяет как «классический нищий совок».
Никаких проявлений буржуазной роскоши соответствующий интерьер не предполагает, а посему такое излишество, как большое зеркало, на нашем этаже имеется только в дамской уборной.
К нему-то я и поспешила, намереваясь поскорее заглянуть в волшебное стекло, чтобы показать язык своему отражению. Кто не знает — это самый надежный, проверенный веками способ поломать механизм невезения, который запускается в соответствии с поговоркой «Возвращаться — дурная примета».
Вообще-то я не суеверна, но действия вроде того, чтобы трижды плюнуть через левое плечо при встрече с черной кошкой, совершаю автоматически. Это у меня давняя привычка, отголосок пионерского детства, когда и языческие, и христианские ритуалы воспринимались как занятная экзотика.
Ладно, признаюсь: в младые годы я даже сама сочиняла заговоры типа «Икота и рвота, перейди на Федота, с Федота на Казика, с Казика до тазика!» — и братец Зяма, он же Казик или Казимир, гонял меня за это, как экзорцист злую нечисть.
Шла я быстро, но все-таки не бежала. Иные люди (взять хотя бы того же Зяму после экстремальной дегустации
Я не рассмотрела эту стремительную особу. Она прошуршала мимо, обдав меня ароматом парфюма, таким густым, словно дама использовала концентрат благовоний, отличающийся от просто духов, как сгущенка от обычного молока.
Я зажмурилась и расчихалась, а когда открыла глаза и неодобрительно посмотрела вслед нещадно ароматизированной гражданке, она уже скрылась за поворотом лестницы.
Крепкий парфюмерный запах сохранился и в уборной, поэтому я не стала там задерживаться из опасения, что сама пропитаюсь этим сногсшибательным амбре. Сунувшись к зеркалу, я деловито показала язык своему двойнику в серебристых глубинах, вышла из клозета и направилась в офис — открытым способом добывать из холодильника шефа ценное маслице.
Увы, я опоздала: Бронич уже ушел! Дверь его кабинета была заперта, и добраться до масла в отсутствие как шефа, так и бухгалтерши, располагающей запасным ключом, не представлялось возможным.
«А если выбить дверь?» — смело помыслил мой внутренний голос.
— А если шеф мне за это голову оторвет? — убоялась я.
«А откуда он узнает, что дверь сломала именно ты? Кто ему скажет?»
Я огляделась: в общей комнате никого, монтажка закрыта, свидетелей нет.
Хм, странно, почему же офис не заперт, если все разбежались?
И тут дверь открылась, и в комнату вошла задумчивая Трошкина. Движения у нее были замедленные, а выражение лица точь-в-точь такое, как перед началом краевой контрольной по математике. Я хорошо запомнила его за годы, проведенные за нашей общей с Алкой школьной партой.
— Трошкина, — позвала я.
— А?
Она посмотрела на меня, поморгала, узнала:
— Привет, Кузнецова.
Я не стала напоминать ей, что мы сегодня уже и здоровались, и прощались. Каждый имеет право на ранний склероз. Но я пересчитала морщинки между бровями подружки — их было четыре. По десятибалльной шкале — высший уровень тревоги!
— Трошкина, что случилось?
— Случились? Да не дай бог, — невпопад ответила Алка и хрустко укусила ноготь.
Моя проблема с арестованным маслом сразу же перестала казаться по-настоящему важной. Благовоспитанная Трошкина, грызущая ногти, предвещала серьезную беду.
— Алка, не молчи! — попросила я, начиная волноваться. — Скажи, что стряслось?
— Нет, это ты скажи!
Рассеянный взгляд подружки сфокусировался на моем лице — в той самой точке, где у индийских танцовщиц и будущих жертв метких снайперов краснеет аккуратный кружочек. Я почувствовала, что лоб у меня зачесался.