Свидание (Преображение России - 17)
Шрифт:
И должно быть, радость, какою засветились ее глаза, чуть только она вспомнила картину детства, передалась как-то человеку, вытершему уже платком вспотевшую голову и снова надевшему шапку: он тоже стал глядеть на нее неотрывно и вдруг поднялся и стал протискиваться к выходу, когда кондукторша выкрикнула остановку. Таня увидела, когда он поровнялся с Леней, что Леня не намного выше его, и рост того, виденного в детстве в Крыму, у моря, возник в ее памяти: тот тоже казался ей высоким... очень высоким.
И чуть только она увидела,
– Иди, здесь слезем!
Их остановка была следующей, и Леня удивился:
– Зачем?
– Нужно! В магазин зайду!
– придумала Таня и вырвалась вперед, так как кондукторша уже дернула тормозную веревку.
"В магазин зайду!" - это было понято Леней, как необходимость, и он пошел за ней и вслед за нею спрыгнул с подножки вагона уже на ходу; но тут увидел он, что его Таня почти бежит, догоняя кого-то в пыжиковой шапке.
– Товарищ Даутов!
– позвала Таня.
Человек в шапке тут же остановился и повернулся к Тане лицом.
– Я и в трамвае заметил, что вы на меня очень упорно глядите, - сказал он, впрочем не улыбнувшись при этом, - и даже старался припомнить, где мы с вами встречались, но...
– Тут он развел руками, вопросительно поглядел на Леню, и Леня улыбнулся широко и весело, совершенно почти спрятав глаза, и ответил ему вопросом:
– Но что вы - "товарищ Даутов", этого вы не отрицаете?
– Да, я - Даутов. С вами мы, кажется, встречались, - это относилось к Лене.
– А в чем дело?
– спросил Даутов несколько неприязненным теперь почему-то тоном.
И Леня сказал тогда:
– А маленькую Таню, которая вас помнит, вы, значит, уже забыли?
– Таню?
– повторил Даутов, - Таню!
И набежавшая было на его лицо неприязнь к ним двоим сразу заменилась улыбкой, правда, сначала только неполной, но готовой уже разлиться в радостную при малейшем еще намеке, который пришел бы от Тани, но она совершенно не могла теперь найти никаких слов, или они даже лишними ей казались. Сказал за нее Леня:
– Это еще в семнадцатом году... в Крыму, на берегу моря...
– Помню!
– почти крикнул Даутов.
– Помню! Все города Крыма показывала мне на карте и все буквы знала на пишущей машинке. Помню!
– И он протянул и положил ей на плечи руки, как бы собираясь ее обнять, но, весь осветившись уже изнутри, проговорил только:
– Так это вы, Таня, вон какая теперь стали. Ну, смотрите же, а!
– Как я рада, что вас нашла!
– сказала, наконец, Таня.
– Как я рада!.. Теперь я напишу маме!
– Помню, помню! И маму вашу помню. Она была ведь учительницей, да? Помню.
– Торжественный вид стал у Даутова, но, как бы перебивая свое настроение другим, он добавил вдруг: - А вы с мамой не были в Александровске несколько позже, не помните? Может быть, она говорила вам об этом?
– Были!
– вся сияя, качнула
– И видели вас!
– Вот! Вот и я тогда думал, что это вы сидели на скамейке в саду, когда я подходил к белым офицерам в целях разведки... Я думал тогда: провалюсь, и стал к вам спиною... Ну, уж иначе мне было нельзя, - понимаете? Иначе и разведка моя не была бы удачной и меня не было бы уже на свете... Но, позвольте все-таки, - что же мы стоим на улице?.. Я здесь живу в гостинице, приехал из Донбасса.
– Из Донбасса?
– подхватил Леня.
– Значит, вы по-прежнему - горняк?
– Горняк. А вы? Разве бросили заниматься коксом, если я не ошибаюсь?
– Нет, вы не ошибаетесь. Я по-прежнему "коксовик", только теперь работаю здесь при Академии наук.
– Вот как! Скажите, пожалуйста! Мы, значит, одного поля ягодка! А Таня?
– Моя жена... И тоже горнячка. Ах, как удачно вышло... Ведь мы у вас были в кабинете лет пять тому назад.
– Прекрасно! Великолепно!
– Даутов не обратил внимания на его слова. Тогда зайдемте ко мне! Вы где живете?
– взял их обоих за локти, приглашая этим сдвинуться с места.
– Да ведь и мы тут тоже недалеко живем, - сказала Таня, - в следующем квартале.
– Зачем же вы встали не на своей остановке?
– захотел узнать Даутов.
– Ну, разумеется, за тем, чтобы не потерять вас, - ответил за Таню Леня.
– Так я и знал!
– И Даутов рассмеялся совсем по-молодому.
– Мне ведь тоже надо было еще проехать, да даже и не одну, а две остановки, но вот эта самая черноглазая Таня так на меня пристально глядела, что меня даже в пот вогнала, и я, признаться должен, этой инквизиции не выдержал и бежал малодушно.
Тут расхохотался и Леня, а Таня спросила сконфуженно:
– За кого же вы меня приняли?
– Ну, мало ли за кого я вас мог принять. Но... все хорошо, что хорошо кончается. Так лучше к вам, вы говорите, Таня?
– Да, лучше к нам, потому что я беспокоюсь, у меня ребенок.
– Ах, ребенок! Мальчик или девочка?
– Девочка.
– И тоже зовут Таней?
– Нет, Галей.
– Что ж, Галя тоже милое имя... Скольких лет?
– Моих тогдашних, - зарделась Таня еще больше, чем от небольшого морозца, который был тогда и ее подрумянил.
– Вот как отлично! Вот как чудесно! У Тани своя есть Таня, хотя и зовут ее Галей... Ну, идемте, идемте, друзья! Покажите мне вашу Галю! И будем вспоминать старое!
По пути к себе Таня все-таки зашла в магазин: теперь оно оказалось кстати, сказанное Лене наобум.
И пока Таня покупала, что ей казалось нужным для такого долгожданного гостя, как Даутов, сам Даутов, оставшись с Леней на улице, очень оживленно допытывался у него, чем именно он занят в Академии. Леня отвечал ему и охотно и обстоятельно, и когда Таня вышла из магазина с покупками, Даутов обратился к ней ликующе: