Свидание в неоновых сумерках
Шрифт:
– Еще как сможет! – Сима просунула голову между мужем и вешалкой, чтобы перехватить взгляд Татьяны. Когда ей это удалось, она потребовала, чтобы подруга вместе с ней занялась устным счетом. Ей хотелось, чтобы Татьяна лично сосчитала, сколько раз она вынуждена была уходить к ней от Рудельсона по причине его загулов.
Татьяна в изнеможении завела глаза под потолок, что очень понравилось Симе. Она радостно закричала мужу:
– Ага! Видишь! Она даже сосчитать не в состоянии!
– Я просто уверен, что такой человек, как Татьяна, ни за что не станет заниматься подобными
– Кто это такие «мы с тобой»?! – взвизгнула Сима. – Не считаешь ли ты мою подругу с собой заодно?! Верх неприличия, чтобы ты знал, – это шастать по ночам по бабам и распивать с ними коньяки и другие горячительные напитки, а потом еще и пахнуть их духами!
– Таня, объясни ей, что все мы не без греха! А в нашем возрасте уже давно пора научиться прощать друг другу мелкие слабости! – патетически воскликнул Марк, тряхнул породистой длинноволосой головой, и прядь черных, с легкой сединой волос картинно повисла у него между глаз, как у поэта упаднического направления.
– То есть?! – перешла на змеиный свист Симона. – Это какие же ты у меня знаешь мелкие слабости? Что это ты научился мне прощать? Да я чиста, как первый снег! Я ни разу тебе не изменяла, хотя… могла бы! Да-да! Могла бы! Подтверди, Татьяна! – Очень хорошо зная Симу, Татьяна не собиралась ничего подтверждать, и была права, потому что восклицание подруги было чисто риторическим. Симона весьма чувствительно ткнула Татьяну локтем в бок и привела подтверждение собственной непорочности: – Да я, можно сказать, принесла на жертвенный алтарь семьи свое здоровье!
Лучше бы Сима этого не говорила, потому что в коридор немедленно выползла Жертва. Обрадовавшись давно не виденному Рудельсону, она с небывалой для нее ловкостью запрыгнула к нему на плечо.
– Вот! Видишь! – поспешил обрадоваться и Марк, который вообще-то кошку не слишком жаловал, но сумел правильно использовать ее неожиданную поддержку. – Видишь, бессловесное животное и то чувствует во мне родственную душу и своего человека!
Возможно, Жертва, с урчанием бродящая вокруг Марковой шеи, как кот ученый на дубе том, и смогла бы помирить разбушевавшихся супругов, если бы не раздался звонок. Не успела Татьяна открыть замок, как тяжелая дверь с силой распахнулась, припечатав Марка с кошкой к стене. С порога в коридор уверенно шагнул мужчина очень выдающейся еврейской внешности с огромным букетом белых хризантем в одной руке, бутылкой шампанского – в другой и громовым голосом провозгласил:
– А вот и я!
Поскольку Татьяна не выразила никакой радости при его появлении, он вынужден был спросить:
– Симона Иосифовна Пукерман здесь живет?
– Юлик! – охнула Сима и,
– Точно! – мужчина обрадовался, что его хоть кто-то признал и добавил: – Юлиан Фенстер – собственной персоной! Ты же меня приглашала! Я вот шел… нечаянно… мимо… Дай, думаю, зайду! И зашел! Принимай гостя! Что мы все в прихожей да в прихожей, как неродные, честное слово!
Сима, показавшись из-за Татьяниной куртки, с ужасом взирала на шумного Юлиана, как на когтистого Фредди Крюгера, завалившегося к ним с шампанским и хризантемами прямехонько со своей печально известной улицы Вязов. А Фенстер, ничуть не смущаясь присутствием Татьяны, а даже обрадовавшись, временно сунул ей в руки букет с бутылкой и начал снимать куртку. В это время с оглушительным хлопком закрылась входная дверь, и обернувшемуся на неприятный звук Юлиану предстал Марк Рудельсон, уже с двумя упавшими на глаза декадентскими прядями и Жертвой, красиво уложенной вокруг шеи.
– О! Марк! – ничуть не огорчился Фенстер. – Ты, значит, тоже пришел?
– Представь себе! – процедил Рудельсон. – По-моему, я имею право находиться рядом с собственной женой!
Задремавшая уже было Жертва слегка приоткрыла один желтый глаз и лениво состроила на морде выражение, типа «уж мне ли этого не знать!». Марк сдул в сторону кошачью шерсть, закрывавшую ему рот, и спросил с необыкновенно ядовитой интонацией:
– А с каких это пор Симона Иосифовна проживает у нас под девичьей фамилией? И вообще, что все это значит?
– Так вы же вроде развелись! – напомнил ему Фенстер и на всякий случай забрал у Татьяны хризантемы и шампанское.
– Это кто же тебе сказал?! – Марк одним движением сдернул с себя Жертву, как отстегивающийся воротник, и бросил ее Татьяне, которая тут же безропотно приняла ее взамен букета и бутылки. – Это ты ему сказала, Симона?!
– Я?!! – то ли спросила, то ли подтвердила Сима и с большой надеждой посмотрела на Фенстера. Тот покусал губы в раздумье над Симиным интонированием и не очень уверенно протянул:
– Ну-у-у… конечно, мне сказала… не Сима… Это так… вообще… в городе говорят…
– А в программе «Время» о нашем разводе, случаем, не объявляли? – с серьезной угрозой в голосе спросил Рудельсон.
– Я, знаешь ли, Марк, больше люблю смотреть программу «Вести». А там как-то больше о международных событиях и политической обстановке в стране… – Фенстер покосился на Симу, которая усиленно ему кивала. Татьяна не могла понять, что она при этом хотела от Юлиана, но он вдруг как-то разом взбодрился и радостно провозгласил:
– А раз никто не разводится, то я предлагаю за это выпить, раз уж мы все здесь так счастливо собрались! – и первым прошел в комнату в обнимку с хризантемами и бутылкой.
– Это за что же нам пить? – Рудельсон смотрел на Симу уничтожающим взглядом. – За то, что стоило нам чуть-чуть поссориться, как ты сразу приглашаешь к себе посторонних мужиков?
– Марк! Что ты такое говоришь?! – из-за дверей комнаты показалась косматая голова Фенстера. – Какой же я посторонний, когда мы все друг друга сто лет знаем?