Свидание в Санкт-Петербурге
Шрифт:
— Если Белов говорил обо мне что-нибудь эдакое, — он неопределенно повертел пальцами, — не верьте. Мы приятели, а меж приятелями чего не случается… Особенно если один из них горд не в меру. Последнее я не о себе говорю. — Он подмигнул, захохотал и вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, богато украшенную камнями.
Отхлебнув значительную порцию вина, он долго полоскал им горло, потом, поперхнувшись, выпил и наконец протяжно и чрезвычайно противно икнул. Алеша не столько брезгливо, сколько удивленно наблюдал все эти манипуляции. Нельзя было
— Теперь объясните, — очень вежливо сказал граф, — почему вы почтили меня своим присутствием вместо Белова. Он сам вас послал?
— Ни в коем случае, ваше сиятельство. Белов в отъезде, и слуга по ошибке вручил мне вашу записку. А теперь разрешите откланяться…
— Нет, нет, не уходите. Может, оно и к лучшему, что здесь именно вы, а не Белов. Он горяч. В отъезде, говорите? — Граф опять подмигнул. — Затосковал по жене? Говорят, он с ней хлебнул беды. И еще хлебнет. Не женись на красавице, бери себе скромную. — Он вздохнул горестно. — Как куропатку.
— Вряд ли вы меня удержите здесь из-за разговора о его жене…
— Не нужно сердиться, сударь Алеша. Вы не понимаете шуток. Просто я не знаю, как перейти к главному. Предупреждаю, наш разговор должен остаться для всех тайной. В противном случае вы навлечете на меня, да и на себя, большие неприятности. Только Белов и вы достойны знать, что… — Он отвалился на подушки. — Нет, при такой езде невозможно разговаривать: Гони, черт тебя возьми! — крикнул он кучеру, высовываясь из кареты. — Что они у тебя на ходу спят? Не кони, одры!
Лошади побежали быстрее. Карета запрыгала по ухабам адмиралтейского луга. Граф Антон опять достал флягу, вино, булькая, полилось в глотку. Обнажившаяся шея графа была нежной, белой, а кадык маленьким, как горошина. Он спрятал бутылку, отер ладонью рот и сказал значительно:
— Мне стало известно, где прячут вашего пропавшего друга.
— Оленева? — воскликнул Алеша, стремительно подавшись вперед и невольно стукнувшись о колени своего собеседника. Тело Бестужева мягко подалось назад, словно фигура его была из ваты.
— Не надо фамилий. Мы отлично понимаем друг друга, этого достаточно. Он содержится на нашей старой мызе, что на Каменном Носу. Я наведался туда случайно по своим делам. Папенька превратил мызу в крепость. — Граф умолк, бессильно покачиваясь в такт езде.
Алеша слушал не дыша, боясь пошелохнуться. Последняя порция вина не подбодрила графа, наоборот, речь его замедлилась, он все время как-то странно вздыхал, словно ему не хватало воздуха. Страшно было, что он вдруг раздумает говорить из-за пьяного каприза или просто уснет на полуслове.
— Где это — Каменный Нос?
— Каменный Нос на Каменном мысу, а тот в свою очередь на Каменном острову, — проговорил граф скороговоркой. — Ясно?
— Ясно, — тупо кивнул Алеша.
Бестужев искоса посмотрел на него, словно
— Это Малый Каменный остров, тот, что в устье Екатерингофки. Там со стороны моря бухточка небольшая, в ней мыза и стоит. Попасть туда можно только со стороны моря. Дощатая пристань и сразу забор. Папенька обожает заборы! Забор высоченный, в нем калитка, но она охраняется. И не вздумайте идти к мызе со стороны луга! На вышке, это бывший маяк, всегда кто-нибудь торчит… из стражи.
— Вы видели нашего друга?
— Не перебивайте меня! — резко одернул его граф и опять начал рассказывать про мызу, окрестности ее, вспомнил кучу мелочей, где какой двор, да какие покои, и в каком из них содержат арестованного. Говорил он медленно, веско, и нельзя было понять, отговаривает ли он от сложного предприятия или дает совет, как лучше его осуществить. Кончил он на неожиданно веселой ноте:
— Я бы вам все нарисовал, да позабыл прихватить письменные принадлежности.
— Но как вы узнали, что там содержится именно наш друг?
— А это вас не касается. Это моя мыза, моя! И остров мой! А он запрещает мне туда ездить… еще грозится!
Алеша понял, что граф говорит об отце — канцлере Бестужеве.
— Арестованного сторожит наш глухой Харитон. Помимо него есть караул, и серьезный. — Он вздохнул, словно скука его сморила. — Когда четыре человека, а когда шесть… Каждый вторник в десять вечера они меняются. В субботу у них баня. Запиши.
— Куда записать-то?
— В головку! В головку запиши! — Граф постучал себя по лбу.
— Насколько я вас понял, ваше сиятельство, — Алеша старался говорить убедительно, неторопливо, — вы советуете нам напасть на мызу именно в субботу? То есть послезавтра?
— Ничего я вам не советую, но торопитесь, потому что Оленева вашего не сегодня завтра переводят в крепость. — Граф открыл дверцу, вдохнул свежего воздуха и крикнул кучеру: — Назад!
После этого он откинулся на подушки, отодвинул шторку на окне и, словно забыв о своем спутнике, принялся внимательно следить за пробегающим мимо городом. Однако далеко они заехали… Вдоль дороги тянутся постройки казенного вида: склады, провиантские магазины, всюду пусто, обыватель мирно спал. За каретой увязалась собака и долго, молча, не лая, бежала вдоль дороги, словно не собака вовсе, а волк. На Адмиралтейской набережной у почтового двора Алеша попросил графа остановить карету. Тот равнодушно, не задавая вопросов, исполнил его просьбу.
Алеша спрыгнул на землю, вежливо попрощался. В ответ не раздалось ни звука, но когда Алеша уже направился к мосту, граф вдруг резко его окрикнул:
— Как тебя там… Корсак… вернись! Алеша пожал плечами, неторопливо подошел к карете, не обижаться же на этого пьяного индюка!
— Белов спрашивать будет, зачем я все это рассказал, какая, мол, выгода? — От пьяного благодушия графа Антона не осталось и следа, голос был злой, резкий. — Дак скажи ему — чтоб папеньке досадить. Белов поймет. Трогай! — крикнул он кучеру.