Свидетель канона
Шрифт:
– … И вот, получается, в памяти у меня останется что? Вот эти мгновения, секунды, удары сердца, как ни меряй. Когда вокруг покой, мир… Любовь… – это последнее слово мужчина выговорил с явным смущением.
– Ничего материального, вещественного, вам от людей не нужно в принципе. Да и, если совсем широко посмотреть, ради чего люди за вещественным гонятся? За деньгами там, к власти рвутся, за самореализацию психологов рвут на тряпочки?
Проснулись уже все, но даже Кагура не пинала соню-Начи.
– … Несколько секунд. Которые потом вспоминаешь всю жизнь, в напрасной надежде
Разлив кому горячее, кому пахучее, кому охлажденное – опять же ловко, привычно – Сухов развел руками:
– Вот, пытаюсь, в меру сил, дать вам эти секунды. Я, к счастью, умею. А вам они нужны.
Больше ему ничего не дали сказать; чай так и остыл, потом пришлось все заваривать заново. Только Хиэй, как самая ответственная, скинула сообщение Такао – "Заняты, до полудня не жди." А сферу тишины никто ставить и не подумал, Кагура еще и посмеялась – типа, завидуйте молча.
Л-л-люди!
3
Люди его светлости прево парижского не читали фантастики, за полным ее в тогдашнем Париже неимением, а потому и не знали, что бесшумных засад не бывает.
Зато люди его светлости прево парижского досконально знали собственного командира и в подробностях представляли, что тот сделает с упустившими лазутчика ротозеями. Так что под нарождающейся луной во влажном воздухе слышался только вой и визг мартовских котов. Люди же – что арбалетчики, что стража с алебардами – сидели тише мыши. Их не заметили даже воры с узлом за плечами, не то что подслеповатый ночной сторож.
Воров пришлось пропустить. Люди прево парижского имели твердый приказ. Да и господин Блазен, согласившись помочь в святом деле, тоже отрицательно покачал вспотевшей лысиной: не те.
Ждали на небольшой площади, тут сходились три улицы. Первая, с юга на север, параллельно старой городской стене. Вторая накрест, от ворот Дю Тампль, к Большому Шатле, то бишь к большому дворцу, на берегу Сены. Наконец, третья – скорее даже проулок, грязный и тесный, в который даже луна заглядывала неохотно. Впрочем, все молодые избегают грязи. Только люди пожившие, тертые понимают: не испачкав рук, даже найденную монету не поднимешь.
На северо-востоке робкие лучики молодой луны отскакивали от высоких, тяжелых башен замка тамплиеров. Двести лет назад король Филипп, второй этого имени, прозванный Августом, даровал рыцарям болотистый участок за окраиной Парижа. За вот этой самой невысокой, уже рассевшейся, стеной дю Шоме. С тех пор город вырос, охватив новой стеной осушенное болото, прибавив к Парижу большой квартал Марэ.
Жить с комарами и лихорадками надменные храмовники побрезговали. Ладно, что они выстроили могучий замок, практически королевство в королевстве. Но тамплиеры справились даже с осушением болот вокруг замка!
Вложили столько средств, что сто лет назад следующий Филипп, четвертый этого имени, прозванный Красивым… А еще Железным Королем, так-то… Вот, Филипп отобрал у рыцарей святого иерусалимского храма имущество, деньги и самые жизни, а великого магистра сжег на острове Сите.
Магистр, Жак де Моле… Вздрогнули? То-то!
Магистр колдунов-храмовников
А что еще делать в засаде, кроме как думать? Ни шевелиться, ни чесаться нельзя – столетняя война с англичанами выбила дурь. Выжившие поневоле что-то да понимают в засадах.
Правда, сейчас Парижем владеют именно что англичане. Год назад город примкнул к герцогам Бургундии, а те передали Париж своим храбрым союзникам. Храбрые союзники, не тратя лишних слов, захватили Руан еще в феврале. Вот-вот пришлют свой гарнизон и сюда… Выходит, парижане вроде как и французы, но в то же время и подданные короля Генриха. Задача усложняется еще сильнее. Нужно не просто схватить человека, но и доставить его в парижский университет, единственное место, сохранившее пока самоуправление. И все это проделать незаметно для хозяев города.
Господин Блазен тихо-тихо положил руку на плечо командира засады. Тот, мигом стряхнув полусонное оцепенение, повторил жест направо, а сержант налево. Люди очнулись, и вовремя.
По грязи немощеной площади тихонько зашлепали подошвы. Со стороны квартала Марэ от высокой громады Тампля ровным шагом приближался здоровенный воин. Слабо блестел округлый шлем – "сервильер", кольчужный капюшон опускался на широкие плечи; все прочее скрывал длинный плащ с нашитым орденским крестом. Рыцари и сегодня обитали в Тампле, но уже верные короне рыцари-госпитальеры. Их-то вырезной крест и красовался на черном плаще… Только почему-то при выходе на лунный свет проявился не белый крест госпитальера, а зеленый крест ордена святого Лазаря.
Ордена рыцарей, больных проказой.
За воином семенили две фигуры, тоже укутанные в плащи до глаз. Мелкие шаги и колыхание округлостей пониже талии выдавали в них женщин.
Мэтр Блазен уверенно ткнул в плечо командира засады, и молодой совсем шевалье, беззвучно прошептав: "Господь моя защита", поднял десницу.
Кованая сталь наруча блеснула в свете луны; прежде людей с алебардами и сетями условный знак непонятно как заметил рыцарь зеленого креста. Швырнув плащ в набегающих алебардистов, неправильный лазарит махнул женщинам – те развернулись и кинулись обратно к Тамплю – вотще! Визги, суматоха борьбы сообщили, что ловушка захлопнулась.
Лже-лазарит между тем вытащил меч, прижался спиной к стене, чтобы избежать сетей. Под сброшенным плащом открылась кольчуга с кованым нагрудником поверх, добротные латные руки, ниже пояса разрез под седло… Почему он шел к Сене, почему не сразу к воротам Дю Тампль?
Полный доспех таскать не развлечение, и потому рыцарь прислонился к относительно гладкой стене, давая телу чуть отдыха перед боем. Конечно, шевалье предусмотрел, что рыцарь отскочит именно на этот вот сухой пятачок. Командир засады собрался махнуть рукой арбалетчикам. Болт в ногу, потом уже можно требовать сдачи.