Свидетель канона
Шрифт:
Киришима поморщилась, ожидая шуток о розовых медведях, но моряк смеяться не стал:
– Обидеть не хотел, если что. Пить хочешь? Или сразу перейдем к петлевой гравитации?
– Если ты не против, сперва расскажи, как ты такой получился. Почему не как все?
– Насколько я успел посмотреть в сети, туманники вроде меня тут уже не исключения. Ледокол "Ямал", к примеру. Или юнга "Лагуны" Шарнхорст. Ладно я, но тут имеется даже туманный кот!
– Они все сделанные. А ты такой изначально.
Матрос не ответил.
Поднялись в рубку,
– Такая здоровенная дыра в бронекорпусе?
– Это аморфный алюминий, у него прочность не слишком уступает броневой стали. Зато хороший обзор.
– Похоже, тебе просто не встречался пока настоящий противник.
– Возможно, – теперь плечами двинул матрос. – Я привык начинать не с боя, а сначала искать решение, выгодное обеим сторонам. На любую силу найдется сила побольше. Вот если не договоримся, тогда и…
– Ты же линкор!!! Хотя… – Киришима вспомнила объяснения подруги:
– Точно! Если вас готовили как одиночных рейдеров, то да, тактика и маневр первичны, а это значит, средства обнаружения важнее пушек… Радары, наверное, у тебя получше наших?
– Не сравнивал.
– Как смотришь на учебный бой?
– С ужасом. Опыт у меня совсем иного рода.
Киришима вспомнила абордаж ремботов, придуманный Комиссаром, поежилась и храбро махнула рукой:
– Вот этим ты для нас и ценен. Со своими-то все изучено-перепробовано. Давай сейчас? Вернешь меня на борт и потом отойдем подальше, чтобы атолл не попортить.
Матрос поглядел на собеседницу внимательно, сверху вниз; корпус "Киришимы" ощутил сканирующий луч, да такой мощности, что даже "быстрый линкор" завибрировал.
– Who dares wins, – тихо сказал матрос. – Вот оно как возвращается… Хорошо, давай. Сейчас только я оставлю сообщение, что вернемся к закату.
– К закату закончим, Виктор Павлович?
Виктор Павлович почесал брюхо под клетчатой рубашкой и поежился от парного воздуха.
– Может, и закончим. Не от нас же зависит, сам видишь.
Стажер огляделся.
– Да уж вижу. Жарко. Хорошо хоть, не асфальтом закатано, вообще сдурели бы. А тут грунтовая площадка. Грамотные люди строили.
– Сейчас Игорь подойдет, сменитесь. Отойдешь в музей, там прохладно, автоматы с чаем, лавочки стоят. Правда, курить запрещено, но есть специальный вагончик для паровозников.
Стажер еще раз прошелся по лучам звезды, убедился, что все регистраторы исправно ловят уровни фоновых излучений. Проверил ноутбук, но и там все работало правильно: приборы опрашивались, метки ставились, и все писалось в два потока на два раздельных диска, во избежание.
Люди не мешали. В небольшом дворике малого храма людей находилось человек пять-семь. Из них два следящих за порядком здоровяка храмовой стражи, а еще три-четыре вообще гайдзины из Владивостока, из проекта "Экран", замеряющие что-то по совместной программе. Редкие аборигены, заглянувшие во дворик, соображали сразу: что-то тут
Подошел Игорь, присел на расстеленный коврик перед ноутбуком, кивнул:
– Серый, я принял. Сходи пожри, там, на углу, возле нашей буханки есть магазин.
– Откуда деньги?
– Я же тебе русским по-белому: возле буханки. День сегодня какой?
– А! Танабата!
– Ну точно. Вот, возле russian "буханки" уже толпа косплееров. Пофоткайся с ними, они тебе и денег в шапку накидают, и поебаться завернут.
– А потом научрук ноги выдернет, – как бы в пространство, как бы равнодушно уронил Виктор Павлович. Игорь вздохнул:
– Без препятствий нет победы, без победы нет любви!
Виктор Павлович поморщился, опять почесал клетчатое пузо, стряхнул со штанов песок и отошел к маленькому, фантастически ухоженному, непередаваемо милому прудику. Над зеркальцем воды, куда Витька с трудом лег бы вдоль, жужжали пчелы. Осы пили воду с плоского камня. Качался высокий лиловый цветок – Витька не знал, конечно, как тот называется. Поправив свернутую из газеты бумажную шапку, Виктор Павлович отошел к ноутбуку и тоже посмотрел на ровные строчки лог-файла.
Танабата. Здесь, в Токио, его празднуют седьмого июля, а где-нибудь в Сендае, например, отмечают седьмого числа седьмого лунного месяца, что выпадает уже на август. Но регистраторы вокруг маленького храма стоят не по причине праздника.
Сергей поднялся, размял затекшие ноги, помахал руками:
– Вктрпвлвич, так я схожу?
– Сходи. Только смотри мне там, про научрука я не шутил.
Виктор Павлович вздохнул. Научрук сейчас в прохладном холле музея, за приземистым главным храмом, за высокими стенками подстриженной зелени. В музей пускают свободно, даже гайдзина.
А уж гайдзина с японской наградой на руках внесут.
Но Виктор Павлович не завидовал своему начальнику нисколько. Сергею, пожалуй, мог бы позавидовать, но и то не за висюльки с дипломами, а за молодость.
Сергей, не забивая себе голову мыслями о начальстве и ведомый надеждой на пожрать, вышел в тот самый главный дворик – вот здесь уже народу толпилось, как положено для столичного храма, да еще и в день ритуала. Сергей прошел сторонкой, миновал серые ворота-тории, потом главные ворота храма, этакую низкую приземистую крышу на четырех массивных столбах, потом зашагал по аллее, под бледно-голубым небом.
Аллея упиралась в перекресток с небольшой стоянкой, там-то и припарковали машину. За перекрестком высились вполне привычные многоэтажки. Ближе всех жилой дом, четыре яруса с белыми козырьками над узенькими балкончиками. Левее хмурая серая громада без окон, утыканная антеннами, увешанная белыми чемоданчиками кондиционеров. Дальше коричневый дом этажей восемь, стена оштукатуренная, шероховатая даже на взгляд, окна маленькие – кирпичное строение, в таких большие проемы не сделать.