Свидетели Цусимы
Шрифт:
Все военно-морские теоретики согласны с тем, что если адмирал и его эскадра должны составлять единое целое, то адмирал должен так внедрить и внушить всем свои идеи, чтобы командиры, действуя уже сами, независимо, поступали бы также, как и он бы поступил в данной обстановке. Если нет времени для создания такого единства цели (ибо одного военного совета перед боем мало), то командирам хотя бы следует изложить главные цели и намерения адмирала.
Не тут-то было. В 5 вечера погрузка кончилась, был дан сигнал поднять шлюпки, и, став в походный порядок, мы двинулись на о. Батаан курсом NE 72. Ожидания мои так и не сбылись».
Хотя это правда, что Рожественский никогда не проводил полноценных совещаний со своими командирами и
Из всех подходов к Владивостоку Рожественский выбрал тот, что вел через Корейский пролив. Но этот путь устраивал Того, т.к. его база в Мозампо была совсем рядом (позднее адмирала ругали за этот выбор).
Это правда, что если бы 2-я эскадра двинулась вокруг восточного побережья Японии и прошла Сангарским проливом или проливом Лаперуза, то у Того было бы время ввести в бой только самые быстрые корабли. В самом деле, поскольку Сангарский пролив всего в 430 милях от Владивостока, а Мозампо в 550 милях, большинство кораблей Рожественского теоретически могло благополучно доплыть до Владивостока до того, как туда нагрянул бы Того. Но оба эти пролива, как Лаперуза, так и Сангарский, имели в навигационном плане свои трудности, кроме того, их можно было легко заминировать, а самое главное, у берегов Японии были бы затруднены угольные погрузки.
Небогатов, которого не назовешь безрассудным человеком, не одобрял путь через Корейский пролив и, взвесив все за и против, нашел этот маршрут просто неумным.
Чтобы сбить с толку противника, Рожественский послал два «торговых» крейсера («Днепр» и «Рион») в Желтое море, а два («Кубань» и «Терек») к восточному берегу Японии. В их задачу входило, подняв как можно больше шума, заставить японцев принять их за истребителей судоходства и тем самым дать почувствовать, что неподалеку находятся значительные русские силы. К сожалению, они остались незамеченными и не достигли своей цели.
По приказу адмирала разведочная группа (некоторые из крейсеров) должна была действовать самостоятельно и защищать транспорты, остальные корабли должны были маневрировать согласно сигналам «Суворова» (по крайней мере до тех пор, пока он несет флаг флагманского офицера). Если «Суворов» будет выведен из строя, линию поведет следующий за ним корабль и т.д. Легкие крейсера «Жемчуг» и «Изумруд» с эсминцами должны были защищать фланги линкоров, а несколько миноносцев выделялись для перевозки флаг-офицеров с поврежденных кораблей, если возникнет в том надобность. Главные броненосные силы должны были вступить в бой с противником, как только он будет обнаружен, а 3-й броненосный отряд (старый броненосец Небогатова и три корабля береговой обороны) плюс отряд крейсеров должны были служить независимой поддержкой; из крейсерского отряда «Олег» и «Аврора» при случае могут действовать атакующе, но не тихоходный «Владимир Мономах», который должен оставаться при броненосцах. Транспорты должны покинуть поле сражения, «Суворов» флажным семафором будет указывать, какие корабли должны подвергнуться обстрелу. Если такого сигнала не будет, то мишенью станет ведущий или флагманский корабль.
11 мая контр-адмирал Фелькерзам умер, но это скрыли от всех, за исключением его собственной команды и флаг-офицеров на «Суворове». Фелькерзам командовал 2-м отрядом броненосцев, и адмирал, видимо, чувствовал, что флаг-офицеры Фелькерзама будут способны справиться с этой обязанностью. Тот факт, что Небогатову ничего не сообщили, означал, что последний и не сознавал,
Тем временем Того, отправив несколько крейсеров и миноносцев в дозор на Курилы, в проливы Сангарский и Лаперуза, организовал крейсерские патрули для дежурства в Корейском проливе, а его тяжелые корабли, 1-й отряд из четырех броненосцев и два броненосных крейсера плюс 2-й отряд Камимуры из шести броненосных крейсеров, стояли наготове в Мозампо. К 12 мая Того так долго уже ждал, что начал подумывать, не приближается ли Рожественский в данный момент к проливам Лаперуза или Сангарскому.
Но Рожественский был теперь у Корейского пролива. В ночь с 12-е на 13-е он сбавил ход до 5 узлов, а 13-го, вместо того чтобы войти в пролив, он остановился. Впоследствии за эту остановку он подвергся особенно жесткой критике. И верно: если бы он сделал попытку прорыва 13 мая, его, может быть, и не заметили бы, поскольку из-за плохой погоды японское охранение в тот день оказалось дезорганизовано: многие сторожевики укрылись от непогоды в ближайших бухтах. Некоторые авторы приписывают эту остановку суеверию Рожественского, не желавшего вступать в бой 13-го числа, другие — патриотическому побуждению сразиться с врагом 14 мая, в годовщину коронации Николая Второго. Сам же Рожественский объяснял эту задержку тем, что он хотел войти в пролив в полдень, ибо меньше всего на свете он хотел подвергнуться торпедной атаке ночью, да еще в узких водах пролива. Все же его флаг-капитан Клапье де Колонь в 1930 году писал, что, чтобы достичь Корейского пролива 13-го числа, эскадре нужно было идти 24 часа со скоростью 12 узлов, что было невозможно. Каков бы ни был мотив для остановки, она по крайней мере дала Небогатову первую и последнюю возможность практики маневра в составе всей эскадры.
Когда 13 мая ночь сгустилась над морем, 2-я эскадра вошла в Корейский пролив, направляясь к восточному его проходу между островом Цусима и Японией. На «Орле» все было спокойно, но никто не спал. Один из членов экипажа вспоминает: «Ночь опустилась, но никто не думал, что обойдется без торпедной атаки. Мы спали на боевых постах при заряженных пушках и не спускали глаз с горизонта. В эту ночь, помнится, я долго не мог заснуть. Я тихо бродил по корабельному юту; внизу, под кормой, вода пенилась и шипела, взбудораженная огромными винтами. Несколько матросов сидели, сбившись в тесный кружок у 12-дюймовой башни; в тумане они напоминали какую-то темную живую глыбу. Иногда я слышал зевание, и можно было различить отдельные слова:
— Она никогда этого не переживет. Если меня убьют, она умрет.
— Это наши драконы все устроили, будь они прокляты.
— На дне-то холодно!»
Однако на самом деле был шанс избежать обнаружения: ночь была очень туманная. На ведущем броненосце «Суворове» Семенов продолжает делать записи для своей книги о походе 2-й эскадры: «Судьба была благосклонна к нам: нас до сих пор еще не открыли. На эскадре все радиопередатчики были выключены, но мы усиленно слушали сигналы японцев и наши специалисты прилагали большие усилия, чтобы различить их и определить, от какого румба они исходят. Рано утром 13-го начались переговоры между двумя станциями: одна из них, ближайшая, которая находилась впереди нас, посылала сообщения, другая, более удаленная, к Востоку, отвечала. Радиосообщения были нешифрованные, и хоть наши радиооператоры не знали иностранного алфавита, а в выданных нам кодовых книгах имелись большие пробелы, мы могли разобрать отдельные слова и даже фразы:
— Вчера вечером — ничего.
— 11 огней, но без всякого порядка. Один яркий свет.
Скорее всего это была мощная береговая станция на острове Гото, доносившая обо всем, что делалось в проливе. Ближе к вечеру стали слышны переговоры других станций, их было семь; их радиограммы были зашифрованы, но по их краткости, однообразию и регулярности мы могли с уверенностью сказать, что это были патрульные суда, которые переговаривались друг с другом. Сомнения не было, мы еще не обнаружены.