Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни
Шрифт:
Я считаю особенным удовольствием сообщить сказание из рукописей нашей монастырской библиотеки о хождениях одного из смиренных подвижников-молдаван по обителям небесным. Но кто этот подвижник, в какой обители подвизался и как его имя – нам неизвестно. Видение старца, продолжавшееся часа три, в течение почти целой утрени, похоже на благодатное видение блаженного Андрея, Христа ради юродивого, память которого 2 октября. Это случилось на Святой Афонской горе в марте 1854 года. Замечательное видение это очень ясно характеризует неправомыслие всех многоразличных протестантов и сектантов, как, например, штуидистов, баптистов, пашковцев и других, отвергающих ходатайство о нас Божией Матери и святых пред Престолом Триипостасного Божества. Чтобы обличить их, а православных утвердить и укрепить в своей святой православной вере, мы целиком приводим видение афонского старца.
«Однажды в четверг, в шесть часов ночи, т.е. по захождении солнца накануне, – говорил старец, – я встал к утрени и, войдя в церковь, поместился в форме* (Формою называются монашеские места в церкви, с открывающимися скамьями для сидения во время чтения), когда братия начинала уже последование полунощницы; и размышляя о непостижимой глубине существа Божия, при мысли, что Он один есть Господь, Создатель и Творец вселенной; и что для спасения людей принял наше естество и, сделавшись человеком, был распят и погребен, – я почувствовал такое умиление в своем сердце, и такая радость объяла душу
Тогда разверзлось сердце мое, из которого как бы одна дорога восходила к Престолу Божию, и, сливаясь в одно с разумом и чувствами, давало полную свободу пламенной молитве; и каждое слово молитвы выражалось глубоко от души. Тут я почувствовал любовь к ближним, и начал молиться за оскорбивших и порицающих меня; и от радости сердца душа моя была в восхищении. Но, находясь в этом трогательном состоянии, вместе с тем я и ощущал, что находился в церкви, и видел, что братия молилась. Не имея же сил более стоять на ногах – открыл скамью формы и присел, не переставая мысленно молиться. Тогда я до того сосредоточен был в любви Божией, что не в состоянии был успокоиться на земле, и чем более питал к Господу любовь и дерзновение – рассеивался страх мой к Нему и более ликовала душа моя от этого, так что я не мог продолжать ни начатой, ни других молитв, а чувствовал только искреннее желание любви Божией, что как пламень огненный горело в моем сердце: душа прилеплялась к Богу, только о Нем и воображала; слезы подобно ручью струились из очей, и я находился в полном восторге и смирении. Но неожиданно предавшись какому-то забвению, я не видал более ни церкви, ни братии, и не слыхал того, что читалось, и вдруг очутился среди обширного и богатого поля, которое было украшено роскошными деревьями и цветами, дышавшими чудным благоуханием. Красоты и благолепия этого поля не возможно ни описать, ни рассказать языком человеческим, потому что оно было исполнено такого света, как будто светило семь солнц, а издали виднелось неисчислимое множество людей, молодых собою и облеченных в блестящие одежды, которые были очень благообразны, и лица коих сияли более, нежели солнце – и ходили очень тихо.
При виде всего этого радовалась душа, и в удивлении я спрашивал самого себя: кому принадлежит этот вертоград; что это за люди и как очутились здесь? С этой мыслью я пошел далее, и, пройдя еще немного, увидел множество других, которые стояли вместе, были молоды, разных лет, сильные телом, и лица их выражали глубокое смирение, а красота их до того была ослепительна, что сияла более солнца. Они были в воинском одеянии.
При виде этих людей я остановился и душевно восхищался, любуясь их благообразием и украшением. Тогда услышал я из среды этих людей голос, называвший меня по имени: «Как известно всем нам, брат наш N имеет большое желание прийти к Царю: кто же из нас возьмется быть ему вожатым?». И избрался один из них, молодой летами, который, превосходя красотою и могуществом всех прочих и сияя как луна между звездами, казался старшим над другими, и обратясь ко всему лику, сказал: «Я буду путеводителем, ибо как вы знаете, он, питая ко мне особенную любовь, денно и нощно просил меня об этом, и я не раз уже ходатайствовал за него пред Богом». Сказав это, он направился ко мне, а я, между тем, удивляясь, думал: мне ни разу не приходилось видеть этих людей – где же они видели меня, откуда знают мое имя, и как они узнали, что я имею желание прийти к Царю? Когда же славный воин подошел ко мне и с лицом веселым сказал: «Следуй за мной и пойдем к Царю», – я просил оставить меня, говоря: «Что я за особа, чтобы дерзал предстоять Царю?» – и спрашивал, чего желает от меня Тот Царь, к Которому он имеет привести меня, и что это за Царь и кто он сам такой? Тогда, несколько улыбнувшись, воин весело продолжал: «Ты верно шутишь, что не Узнаешь этого Царя, к Которому я имею привести тебя? И разве ты не знаешь меня, в то время, когда любишь меня, и молишь меня день и ночь? И вот я пришел провести тебя к Царю, и теперь, если бы и захотел, – не могу тебя оставить; итак, следуй за мной». Не имея что ответить на это, я последовал за ним, и мне хотелось узнать и еще раз спросить у него, кто он, что оказывает мне столько добра, потому что до сих пор я не узнавал его и вместе совестился спросить, думая, что может быть еще успею узнать после, тем более что в душе питал к нему какое-то и благоговение и безпокойство, видя его около себя.
Когда мы прошли много места от того роскошного вертограда, который уже окончился, никого более не было, исключая меня и моего путеводителя, подошли к одному узкому пути, который так далеко простирался, что не видно было его конца; будучи заключен между двумя высокими стенами, он едва давал возможность пройти одному человеку. Это вызвало у меня некоторую боязнь, потому что место было слишком опасно; но при виде своего вожатого, я снова успокоился. Тогда путеводитель мой немного приостановился и, ласково глядя на меня, начал го-ворить: «Брат, отчего смущается душа твоя, и овладело тобою уныние? Зачем ум твой находится в рассеянности, и не возносится молитвой к Богу? Не знаешь ты, сколько теряет человек, когда забывает молитву и занят одним собою; и сколько получает, если постоянно прибегает к спасительному имени Иисуса Христа? Такой человек, избавляясь от страданий и грехов, вмещает в себе Святую Троицу и достигает любви Божией в том совершенстве, которого и ты, отчасти, по милости Божией неожиданно удостоился. Но достигая этого блаженства, зачем ты нерадишь о нем, и долго ли еще будешь находиться в глубоком сне лености и не одумаешься? Вспомни, брат, свое прежнее рвение, от которого ты ныне совершенно отказался, когда Господь не понуждал тебя, а ты сам добровольно полагал Приснодеву и Матерь Божию посредницею и ходатаицею твоего спасения, и не сделался ли ты уже недостойным, чтобы Милосердая напутствовала тебя за твою неверность? Видно ты предпочитаешь леность любви Божией; но знаешь ли, сколько неизреченного милосердия излил на тебя Господь и, несмотря на твое нерадение, как велика любовь Его к тебе!». Когда мой путеводитель говорил это, слова его трогали меня до глубины души и с сокрушенным сердцем я повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня!», И искренняя молитва эта, чуждая посторонних мыслей и сосредоточившая весь мой ум, до того была исполнена любви Божией, отрадными чувствованиями и силою, что вмиг рассеяла происходившую во мне боязнь. Тогда путеводитель мой, снова обратясь ко мне, сказал: «Теперь ты сам видишь, что лучше пребывать в молитве, и если всегда желаешь находиться в таком состоянии духа и приобрести спасение, убегай пагубной лености и, мысленно полагая всю свою надежду на имя Иисуса Христа и Госпожи нашей Богородицы, старайся вести жизнь так, как жил прежде, в непрестанном преуспеянии добрых дел, по заповедям Божиим. Помни и сохраняй также в точности и мое наставление, каждый раз, когда с тобою что-либо случится, исповедуйся чисто, и ни одной даже мысли не скрывай пред духовным отцом твоим». С этим мы начали идти по узкому ущелью и, взойдя выше, я увидел пред собою крест, который как бы указывал нам путь. Достигнув этого креста, путеводитель, а за Ним и я остановились и, оградив себя трижды крестным знамением, с молитвой: «Кресту Твоему поклоняемся, Христе, и святое воскресение Твое поем и славим», – снова продолжали путь, и после долгого времени перешли на другую сторону. Оттуда виднелось такое место, что страх и трепет объял бы того, кто бы его увидел, потому что это был глубокий, как бездонная пропасть,
Вместо моста через эту пропасть положено было круглое бревно в четверть толщины, один конец которого примыкал к нашему пути, а другой – к концу противоположной горы; и переход этот тем более был страшен, что бревно при дуновении ветра колебалось над бездной, как лист на дереве. Когда же мы подошли поближе к этой пропасти и переходу, страх и трепет объяли меня снова, ибо я увидел, что мы должны будем переходить по лежавшему бревну, и сколько я ни смотрел во все стороны, нигде за исключением того бревна, не заметил ни одного места, которое бы давало возможность перейти через мрачную пропасть на другую сторону. Тогда путеводитель мой обратился ко мне с некоторым укором: «Снова ты, – сказал он, – нерадишь о молитве и опять ты находишься в страхе! Дай мне свою руку». Я подал ему правую руку и, таким образом, мы начали идти по страшной перекладине, которая после нескольких шагов так заколыхалась, как лист на дереве, и когда я поглядел по обе стороны пропасти, душа замерла от страха, – я не решался идти далее, и одно только присутствие путеводителя, державшего меня за руку, снова меня воодушевило, и так мы продолжали путь.
Остановившись через некоторое время, путеводитель велел мне с крестным знамением призвать на помощь имя Госпожи нашей Богородицы и Приснодевы Марии. И, о чудо! Когда я исполнил, что мне сказал путеводитель, и повторял: «Пресвятая Богородица, помоги мне!» – такая смелость явилась во мне, что я совершенно был спокоен, несмотря на то, что перекладина подобно паутине сгибалась под нами. Благополучно достигнув конца, скоро мы подошли к подошве горы, где вожатый оставил мою руку, присовокупив, что мне нечего больше бояться. Но из любви, которую я питал к нему, мне не хотелось оставить его и я продолжал держать его за руку. Пройдя еще немного, мы начали взбираться на гору, вершины которой, сколько я ни смотрел, не было видно. Эта гора была очень обрывиста, однако когда мы остановились, я увидел, что все стороны горы покрыты масличными деревьями. Я изумился и недоумевал, откуда явилось здесь такое множество маслин!
Вскоре мы достигли, наконец, вершины и, продолжая путь, подошли к большим вратам, которые были отворены, где путеводитель, а за ним и я осенили себя прежде три раза крестным знамением; а потом, минуя врата, вошли и внутрь. Перед нами снова открылось большое поле, обширное, как твердь небесная, и не видно было нигде пределов его, ни в ширину, ни в длину; а красоту и великолепие его невозможно даже и описать, потому что язык человеческий не в состоянии ни высказать, ни ум человеческий не может постигнуть того совершенства, которое было там; ибо поле это было усажено всевозможного рода отличными деревьями и украшено великолепными цветами, исполненными приятного благоухания. Солнце, которое светило там, не было как обыкновенное солнце, – но как бы было семь солнц, и так отрадно было это место, что умилилось сердце мое, и я желал там остаться. Но путеводитель сказал мне: «Отселе ты пройдешь еще другие места, гораздо восхитительнее этого, и напоследок увидишь Самого Царя».
С этой радостной вестью мы пошли через прекрасный вертоград, и я увидел издалека множество людей, одетых в иноческие одежды, – не черного, а багрового цвета, сияющего подобно солнцу: лица их сияли более солнца, а вид этих иноков и красота были непостижимы. Одни из них были молоды, а некоторые в летах; и когда мы подошли ближе, они радостно приняли нас и приветствовали моего путеводителя, говоря: «Радуйся, великомученик Георгий – возлюбленный Христа!». Путеводитель, со своей стороны, тоже приветствовал их: «Радуйтесь и вы, возлюбленные Христа преподобные!». После этого все они, называя меня по имени, весело обратились ко мне со словами: «Сын N. какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душу свою погубит! Все же сколько бы он ни жил, сколько ни исполнялись бы его желания и ни испытывал бы всех мирских наслаждений, – ударит час смерти, и вся жизнь его пройдет, как сон. Тебе также покажется вся жизнь твоя одною тенью, если только воспрянешь ты от лености, и начнешь жить так благочестиво, как жил прежде и, угодивши Господу, удостоишься Небесного Царствия, и вечного с нами блаженства. Но если окончишь жизнь свою в нерадении, то знаешь ты, что ожидает ленивых и нераскаянных грешников. Сын! Не предпочитай мрачную бездну здешнему Царству; не прилепляйся к лености скорее, нежели к любви Иисуса Христа, Который все, что ты видел, устроил собственно для твоего спасения. Вспомни ты, из какой степени совершенства ты упал, сколько потерял и куда погрузился? Возвратись и припади к милосердию Божию; и мы не престанем молить Господа о твоем спасении». Сказав это, они снова обратились к моему путеводителю, говоря: «Георгий, возлюбленный Христа, возымей все попечение над этою душою и представь ее Царю, тем более, что ты имеешь к Нему большое дерзновение». После этого мы отделились от них и начали снова идти, но когда я услышал, что путеводитель мой был великомученик Георгий, тогда только я узнал его, и понял те слова, которые относились ко мне, когда в первый раз он изъявил готовность путеводить мною, и на вопрос: «Кто из нас будет ему вожатым?» – отвечал он: «Я, потому что он питает ко мне особенную любовь; и часто полагал меня посредником пред Богом и я ходатайствовал за него». Ибо, действительно, с самого детства я имел к великомученику Георгию особенное уважение пред другими святыми, и много раз просил ходатайства пред Богом в деле моего спасения. Таким образом, узнав в лице своего путеводителя святого великомученика Георгия, сперва я несколько убоялся, а потом от избытка чувств и сердечного умиления, которые наполняли душу мою, – я обнял его, и лобызал долгое время. После того мы пошли далее: пройдя немного, увидел я издали небольшое число праведников, облаченных в иноческую одежду, такую же, какую я видел прежде на преподобных; они имели пред прочими значительную славу, и лица их сияли более солнца. Тогда я спросил у своего путеводителя, что это за люди, что облечены такою славою? Это нынешние иноки, – отвечал св. Георгий, -которые без руководителей и советов других собственно доброю волею соревновали благочестию прежних иноков и, окончивши жизнь свою в добрых делах, угодили Господу». Затем я снова спросил, каким же образом обрелись на земле такие избранные люди, когда в настоящее время совершенно оскудели в мире добрые дела? «Действительно, – отвечал путеводитель, – таковых людей ныне на земле очень мало; но кто в эти дни, по силам своим, сделает хотя малое добро, – угодит Богу и великим наречется в Царствии Небесном; ибо малое, без понуждений и наставлений других, примется Господом за большое. Брат, – продолжал путеводитель, – в настоящее время оскудели добрые дела: усилилась безнравственность, вкоренилась неправда, забыта любовь, потеряна верность и в устах людей иссякло слово Божие. Всюду торжествует обман и нечестие; вместо любви настала вражда; вместо милосердия – жестокость; вместо правды – неправда; умы наполнились худыми помышлениями и подобные поступки до того умножились, что все прилепились ко злу, и почти нет никого, кто бы жил благочестиво. Потому-то творящие ныне хотя мало добра угождают Богу».
Таким образом продолжая путь в разговорах, мы прошли еще немного на восток чудным этим вертоградом, когда перед нами появился высокий, обширный и великолепный чертог, стены которого трудно было сравнить с чем-либо: они, казалось, сделаны из чистого золота: а сияние, исходившее от них, освещало всю окрестность его. Слава и великолепие сего чертога непостижимы для человеческого ума. Тут я еще спросил путеводителя моего об этом превосходнейшем чертоге, на что он отвечал, что это чертог Царя, пред Которым мы предстать должны.