Свидетельство обвинения (Том 1, Революция и первые годы Советской власти)
Шрифт:
Уже давно было подмечено, что декрет о свободе совести, как и большинство первых большевистских декретов, опубликованных советским правительством, почти не поддается оценке с юридической точки зрения. Это - документ чисто декларативный, напоминающий программу-максимум подпольной партии. Полная отвлеченность, поразительная убогость законодательной техники, соединенное с совершенным незнанием той среды, той категории населения, для которой новый декрет должен был иметь реальное значение.
1) Ярославский Е, "10 лет на антирелигиозном фронте" Акц
2) "Церковные ведомости" 1918 N 6, с 252-254
3) Там же. N 3-4, с. 158
4) Конфискация церковных имуществ во Франции частично была произведена еще в эпоху великой революции. Затем государство по закону 1905 года отобрало от церковных учреждений все имущества, полученные ими от государства, но собственно церковных не тронуло и передало их культовым ассоциациям - юридическим преемникам прежних церковных учреждений.
5) Б В. Титлинов, проф "Церковь во время революции". Изд-во "Былое" Пг, 1924. с. 115-116, 117
ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ДЕКРЕТА
О подготовке декрета об отделении Церкви от государства стало известно почти за месяц до его опубликования. Проект декрета был напечатан в газетах в последних числах декабря 1917 года. [1]
И осуществление его, как известно, началось еще до издания его и вылилось в приемы и тактику, которые имеют так же мало общего со свободой совести и отделенностью Церкви от государства, как аресты инакомыслящих со свободой личности в условиях торжествующего социализма. [2]
Уже в начале января 1918 года в Петрограде, например, были предприняты некоторые правительственные действия, далеко предвосхищавшие будущий закон. Так, в связи с общим постановлением о типографиях, была изъята из распоряжения церковной власти и занята большевиками синодальная типография. Стали закрывать придворные и домовые церкви. 13 января комиссар призрения отдал приказ о реквизиции помещений Александре. Не век он Лавры.
Православный народ, как писал один западный историк, [3] инстинктивно почувствовал, что кроется за этим декретом. Он почувствовал, что речь идет о самом неприкрытом произволе большевиков по отношению к Церкви, что святыни русского человека одним росчерком пера объявляются каким-то туманным "достоянием русского народа", на самом же деле - безбожных большевиков. [4]
Если декрет будет приведен в исполнение, не напрасно опасались члены церковного Собора 1917-1918 гг., то большевики станут отнимать храмы, снимать ризы с икон, священные сосуды перельют на деньги, прекратится совершение таинств, умерших будут погребать без отпевания, и от "Руси святой" останется "Русь поганая".
В действительности вскоре именно так и было.
VIII Отдел Наркомъюста по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства назывался ликвидационным. [5] Руководил этим отделом известный ярый антицерковник П. А. Красиков. [6] Только 24 августа 1918 г. НКЮ утвердил инструкцию о порядке осуществления декрета, а до этого он "успешно" осуществлялся в практике большевистской работы
"Новая жизнь" справедливо ставила вопрос: "что они (большевики В.С.) сделали для идейной подготовки в народных массах своих церковных реформ? "[7] - Ровным счетом ничего. Сочувствия большевикам в их церковной политике, не было, поэтому "декрет... об отделении проводился... в крайне неблагоприятных условиях". [8]
Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) 23 января 1918 года в своем письме в Совнарком предупреждал, что осуществление декрета вызовет серьезные стихийные волнения верующих. [9]
Случилось даже хуже. Провинциальная хроника изобиловала сообщениями о кровавых эксцессах, вызванных осуществлением декрета. [10]
Положение осложнялось тем, что ни в одной губернии не было компетентных лиц, которые могли бы правильно понять и толково руководить осуществлением декрета.
Вологодский губисполком, например, в июне 1918 года совершенно откровенно сообщал в Наркомъюст, что в губернии до сих пор нет специальных учреждений, ведающих отделением Церкви от государства, в силу чего "является крайняя необходимость в немедленной присылке из центра соответствующих инструкций и компетентных лиц по означенному вопросу". [11]
Исполком Западной области также уведомлял в это время Наркомъюст, что и там нет учреждения, которое проводило бы в жизнь декрет от 20 января. Единственная причина тому - "отсутствие компетентных лиц". [12]
С такими же письмами весной и летом 1918 года в Наркомъюст обращались Воронежский, Витебский, Рязанский, Пензенский и другие губисполкомы. [13]
С жалобой в центр по поводу отсутствия "специалистов по религиозному вопросу" многие губернские и уездные исполкомы обращались даже в 1919 году, т.е. более чем год спустя после выхода декрета. [14]
Отсутствие единой инструкции о проведении в жизнь декрета от 20 января и отсутствие мало-мальски подготовленных (в юридическом смысле) кадров создавало в это время самые благоприятные условия для широчайшей административной самодеятельности на местах. [15] Причем, эта самодеятельность развивалась, как правило, под явным влиянием крайних антицерковных сил.
"Неумелый и раздражающий население способ проведения частью провинциальных работников церковного декрета в жизнь", - признавал советский журнальный официоз, - явился одной из двух (?) причин эксцессов". [16]
Самая левая, но не советская, газета "Новая жизнь" М. Горького напечатала в эти дни статью "Отбой", в которой рядом аргументов доказывалось, что декрет беспочвен и преждевремен, и что его авторам придется отступить перед неблагоприятными условиями русской действительности. [17]
Но большевики не были бы большевиками, если бы отступили от своих планов. Особенно, когда власть и армия были в их руках. Они не отступили, несмотря на то, что народ был явно недоволен таким "церковным" законодательством.