Свинцовый шторм
Шрифт:
— Да, я думаю, именно так. Но ты ведь хочешь вернуть свою яхту? Это поможет тебе осуществить свою мечту.
Все было изложено крайне деликатно. Кассули оправдывал месть справедливым гневом. Достопочтенный Джон руководствовался целесообразностью. А я был инструментом.
— А почему бы мне просто не пойти в полицию? — спросил я.
Он скупо улыбнулся.
— Потому что ты увидишь, что этот вопрос вне их компетенции.
— Ты имеешь в виду указания правительства?
— Разумеется.
Я вспомнил о Гарри Эбботе. Он был внимателен ко мне и советовал держаться подальше
— Ну ты и жук! — Я пристально посмотрел на Джона. — А ты веришь, что Беннистер убил свою жену?
— Я думаю, беспринципно делать какие-либо умозаключения.
— Если ты так жаждешь его смерти, — жестко проговорил я, — то почему же не используешь своих головорезов? Или, может, ты станешь убеждать меня, что те парни, которые исчезли из моего полка, ушли в монастырь?
— Наши головорезы, — ответил он с обидой в голосе, — не держат свои катера на лужайке у Беннистера и не имеют чести быть с ним знакомы.
— Ты можешь представить их, — с готовностью заметил я. — Мне показалось, Беннистер — твой приятель.
— Скорее, Мелиссы, — произнося эти слова, достопочтенный Джон потупил взгляд.
Бедняга, подумал я.
— Правда? А я и не знал.
Он сделал неудачную попытку скрыть облегчение.
— Не то чтобы они близко знакомы, но у нее больше времени на светские развлечения, чем у меня.
Он имел в виду, что у нее больше времени на то, чтобы проводить время в чужой постели. Мелисса сделала и меня, и достопочтенного Джона рогоносцами.
— Итак, правительство, — ушел я от этой скользкой темы, — будет очень признательно, если я помогу убить Тони, друга Мелиссы, и ты, самым окольным путем, пытаешься внушить мне, что полиция закроет на это глаза.
— Ты можешь трактовать мои слова, как тебе заблагорассудится, Ник, но повторяю, что я полностью отрицаю возможность вменить мне в вину заговор с целью убийства. Все, что я могу сказать тебе сейчас, и к тому же неофициально, так это то, что было бы желательно, чтобы ты оказал помощь крупному промышленнику, который мог бы дать Британии еще больше капиталов и рабочих мест.
— Так это пообещал вам Кассули? Рабочие места?
От этих слов его передернуло.
— Не будь смешным, Ник.
— Человек зол как шляпник. Он несет всякую чушь о неуспокоившихся душах. Возможно, он беседует со своей дочерью на спиритических сеансах!
— Разве сумасшествие — профессиональная болезнь шляпников? Что-то я не слышал. — Джон глянул на часы. — О Боже! Неужели уже столько времени! Итак, Ник?..
— Джон?
— Ни слова прессе, будь человеком.
Он заплатил и удалился. Я обратился к правительству за помощью, но был послан. И я сделал то, что они просили не делать ни в коем случае. Я позвонил на Флит-стрит.
В пабе дурно пахло, он был грязным и куда дороже, чем в Девоне. Зато находился рядом с редакциями — вот почему Мики Хардинг предложил встретиться именно здесь. Хардинг был репортером, одним из тех, что прошагали с
Маус бухнул на стол четыре пинты эля, по паре на нос.
— Ник, ты выглядишь ужасно.
— Спасибо.
— Никогда не думал, что увижу тебя снова.
— Ты мог бы навестить меня в больнице.
— Не говори глупости. Кто, как не я, провел столько часов у тебя под дверью? Но ты же велел никого не пускать! В чем дело? Или мы не так пахнем? Твое здоровье! — Он выхлебал большую часть первой пинты. — Видел твою уродскую физиономию в газетах. Кто тебя так отделал?
— Приятель Энтони Беннистера. Южноафриканец.
— Ну-ну. — Он с интересом смотрел на меня, чуя, что здесь что-то есть.
— Но ты не должен об этом писать, — торопливо добавил я, — иначе я потеряю яхту.
Он закрыл глаза и негодующе прищелкнул пальцами, а затем победно взглянул на меня:
— "Сикоракс", правильно?
— Точно.
— Три года прошло, а я не забыл. — Я вспомнил, как при каждом удобном случае Мики Маус похвалялся своей памятью. — Господи помилуй, — продолжал он, — да ты же всех достал с этой чертовой яхтой. Как она, на плаву?
— Только-только.
— А как случилось, что ты ее потерял, и при чем здесь приятель Беннистера?
— Мне нужны деньги Беннистера, чтобы привести «Сикоракс» в порядок.
Мики одарил меня долгим и недоверчивым взглядом.
— Если я правильно помню, а так оно и есть, мы, налогоплательщики, выплатили по сто тысяч фунтов тем, кто был тяжело ранен на Фолклендах. Разве ты не получил этих денег?
— Меня взяли за горло при разводе.
— Черт побери, всю сотню тысяч?
— Почти всю.
— О Господи! Да тебе, пожалуй, нужна сиделка, а не газетный репортер. Ну же, расскажи мне обо всем.
И я рассказал ему о «Сикоракс», и о Беннистере, и о Джилл-Бет, и о Кассули, и о достопочтенном Джоне. Я рассказал ему абсолютно все. И о том, как меня заманили к Кассули и какие в результате этого возникли проблемы. И еще о том, что я хотел помешать Кассули, и не потому, что хорошо отношусь к Беннистеру, а потому, что нельзя сидеть сложа руки, если существует угроза такой безработицы. Это уже был вопрос любви к родине. Мики скривился, когда я произнес эти слова.
— А почему ты пришел сюда? — спросил он. — Ясно, что это чертово правительство будет довольно, если Беннистера пришибут, рабочие места сохранятся, а у тебя останется твое судно. Зачем я тебе понадобился?
— Потому что нет доказательств, что Беннистер действительно убил свою жену.
— А! Так ты хочешь к тому же быть благородным? — сказал он с дружеской усмешкой. Закурив, он уставился в потолок, черный от сигаретного дыма.
Мики был крупный мужчина с потрепанным лицом, острый на язык и подозрительный, как куница. На первый взгляд он производил впечатление человека, утратившего вкус к жизни, но при этом все замечал, все слышал и мало чему верил. Вот и сейчас его лицо выражало сомнение. — Итак, мы имеем свидетельство сына осужденного британским правительством, с одной стороны, и одного из богатейших людей в мире — с другой.